Пограничник 41-го

Когда полицаи и рабочие ушли, мы ещё долго лежим под плитой, обдумывая сложившееся положение. Однако, думай не думай, а выбираться как-то надо. Стали мы с Олегом ползать под плитой и ощупывать, образованные завалом стенки. Если где-то нам и удавалось вытащить с десяток кирпичей, то дальше мы натыкались на прочную известковую кладку упавшей стены. Тут без инструмента никак.

Ситуация в начале сложилась в нашу пользу – из под завала можно было вылезти и ночью убежать, но потом мы всё больше и больше начинали убеждаться, что выбраться из этого капкана самостоятельно нельзя. Радовало одно – мы живы и завтра нас откопают.

Мы лежим под плитой и ждём, когда наступит завтра. И вдруг я чувствую, как нечто, похожее на кошку, трётся о моё колено. Я протягиваю руку и в сумраке нащупываю шерстяную головку с ушками. Это кошка. Она мурлычит и ластится к нам.

– Постой, говорит Олег, – как она сюда пробралась?

– Она не человек, ей дырки диаметром с консервную банку достаточно, – отвечаю я.

– А где эта дырка? Надо за кошкой понаблюдать.

Наблюдать за кошкой мы можем, тем более что животное белого цвета с пятнышками на голове и спине. К нам, через трещину в плите проникает немного света и мы чуть-чуть ориентируемся.

Кошка, потёршись о наши ноги, решила от нас уйти. Она медленно идёт мимо нас и мгновенно исчезает. Мы тут же осматриваем это место и нащупываем небольшую дырку, которая ведёт куда-то вниз. Начинаем её руками расширять. В начале идёт земля, потом трухлявая кирпичная кладка, а за ней руки проваливаются в пустоту. «Это подвальное помещение», – соображаем мы и быстро расширяем отверстие. Бросаем в него камешек. По времени падения определяем, что подвал совсем не высокий.

Первым лезет Олег. Я держу его за руки, а он всё ниже и ниже спускается в это отверстие, однако, пола не достаёт.

– Отпускай, – говорит мне Олег. Я отпускаю его руки. Слышу, как Олег приземляется.

– Здесь земляной пол, – говорит он снизу. – Давай спускайся, я придержу.

– Спускаюсь… Спускаюсь…

Наконец и я внизу.

– Мы в подвале, но есть ли из него выход?– спрашиваю я.

– Выход должен быть, ведь кошка как-то сюда проникла, – говорит Олег.

Мы ощупью идём по подвалу и вдруг видим свет. Он струится через подвальное окно. Подходим ближе и видим нашу мурку. Она сидит за окном и умывается.

Вытащить старую раму дело несложное. И вот мы на свободе. По битым кирпичам уходим в дальний разрушенный бомбами дом, находим там уцелевшую комнату с кроватью и растягиваемся на ней. Сразу засыпаем.

После войны в доме пограничника были всегда кошки белого цвета с крапинками. Другого цвета кошек Пётр Андрияновичне признавал.

Просыпаемся утром от чувства голода. Лежим на кровати, разговариваем.

– Мы свои жизни по жребию, что ли выиграли, – говорю я, ведь удавило бы!

– У меня в жизни знаешь, сколько таких жребиев было, не сосчитать, – отвечает Олег.

– А ты, что, правда вор, или пошутил?

– Правда, правда. Чего мне шутить.

– Как же тебя полицаи замели? – Я слышал, что все воры умные и сообразительные.

– И на маруху бывает проруха. Ладно, об этом. Голод не тётка, надо и о желудке позаботится. Пошли со мной. Здесь нам больше делать нечего.

Олег встаёт.

– Куда собрался? – Спрашиваю.

– В кабак… – говорит он просто, слезает с кровати и направляется к выходу. Я иду за ним.

– Нас полицаи не схватят? – спрашиваю.

– Не боись.

Мы идём какими-то дворами, переулками и закоулками.

Через сорок минут мы уже сидим в подвальчике и уминаем говяжьи котлеты. Олег шутит с официантками. Чувствуется, что его здесь знают. Он берёт всё в долг и лукаво улыбается.

В подвальчик входят двое хорошо одетых мужчин. Они смеются и обнимаются с Олегом. Один из них, приземистый, держит большой, перевязанный бечёвкой, пакет. Он отдаёт пакет Олегу и говорит:

– Это одежда, а это к ней, – и протягивает ему новенький немецкий пистолет.

– Спасибо Циркач.

– А он с нами? – Циркач кивает на меня.

– Ты с нами? – спрашивает меня Олег и кладёт пистолет в карман,– давай, решай быстрее. Решишь – и завтра франтом будешь сидеть в лучшем ресторане Варшавы, а не в этой забегаловке.

– Спасибо тебе, Олег, не дал погибнуть с голоду, – и отрицательно качаю головой.

– Ну, раз не с нами, не хочешь вольной и сытой жизни, тогда прощай. Живи, как знаешь. Я тебя к нашей жизни не приневоливаю. Собери, что осталось на столе, себе на дорогу.

Я затискиваю хлебные ломтики в карманы, и мы выходим из подвальчика. Тут же подъезжает откуда-то чёрный оппель.

Блатные влезают в него, машина трогается, а я иду снова жить в свою деревню и в свою школу.

Иду наугад, боюсь попасть в руки полицейских, ведь у меня теперь нет пропуска. На окраине города вижу цыганский табор. Стоят несколько шатров, цыганята бегают, старый цыган моет лошадь. Цыганка у входа в шатёр развешивает на верёвке юбки. И вдруг меня сзади за шкирку хватает чья-то крепкая рука.

– Попался! Пся… кревь…, – и поворачивает меня лицом к себе.

Вижу полицая, а за ним ещё одного.