Пограничники

После того как единогласно было принято это предложение, выступал Быба, другие командиры и бойцы, врач полка Хорст. Слушая выступления командиров и бойцов, Масленников думал, как обеспечить отряд водой перед боем. И едва ли он думал о том, что не пройдет и десяти лет, как ему придется возглавить не полк и не бригаду, а дивизию, армию, фронт и насмерть биться в сражениях огромного масштаба с тем самым германским фашизмом, о котором говорил сейчас на митинге в пустыне помполит Масько. Все его мысли были направлены на одно, такое незаметное в обычной повседневности и такое необходимое для жизни вещество, как вода.

После митинга, так и не дождавшись каравана, выступили в направлении колодца Бал-Кую. Положение резко изменилось: Классовский напал на след банды, а это значило, каждый час может начаться бой, и еще это означало, что положение с водой становилось все опаснее.

Из отверстия колодца с таким обнадеживающим названием, как «Медовый», подозрительно несло зловонием, доносилось приглушенное покашливание, словно у спустившегося туда верхом на палке, обвязанного веревкой под мышками старшины проводников Кабула першило в горле. Дернув за веревку, он дал сигнал поднимать его наверх, хотя спустился всего на какой-то десяток метров, и очередной погонщик, как бойцы в шутку называли — «верблюжий шофер», погнал «тягло» от колодца.

Сначала в черной дыре, над которой кто-то еще в давние времена положил на козлах толстый ствол саксаула, показалась тюбетейка, ловко сидевшая на вытянутой вверх седой голове Кабула (папаху-тельпек Кабул предусмотрительно снял перед тем, как спускаться в колодец), затем и сам знаменитый проводник, «король песков» Кабул.

Стоявшие поблизости красноармейцы бросились, чтобы помочь старику выбраться на поверхность (Быба удерживал другой конец веревки, подстраховывал его), но проводник с неподдельным ужасом замахал руками, давая понять, чтобы все отошли подальше.

С помощью переводчика Масленников понял: проводник боится, что старый колодец, который несколько лет никто не ремонтировал, обвалится и похоронит его на сорокаметровой глубине вместе с «кизил-аскерами».

— Отойдите от колодца, — скомандовал Масленников и сам помог Кабулу встать на ноги.

Тот отряхнулся, с брезгливым видом понюхал рукав халата и, только водрузив на голову баранью папаху-тельпек, безучастно сказал:

— Су ёк.

Всем и без переводчика было ясно: «Воды нет».

— Ёк-то ёк, — передразнил Кабула Быба, — а почему ты не полез до самого дна? Чуть опустился и давай веревку дергать, чтоб тащили наверх?

— Воздух плохой, можно задохнуться. Если ты такой смелый, сам полезай, — ответил Кабул.

Быба тут же принялся сбрасывать с себя гимнастерку, отдал поясной ремень и документы, всякую карманную мелочь стоявшему тут же командиру дивизиону Самохвалову, а Масленников исподволь окинул взглядом свое расположившееся вокруг колодца в некотором отдалении, истомленное зноем и жаждой войско: исхудавшие, почерневшие от зноя и ветра лица, налитые кровью глаза, потрескавшиеся, кровоточащие губы, тяжелое, прерывистое дыхание. Лошади стояли, опустив головы, под палящими лучами солнца, раскрывая от жажды пасти, высунув набок черные вспухшие языки. Его собственный Пират смотрел такими печальными глазами в лицо, тянулся сухими губами к фляге, что командир полка не выдержал, отвел взгляд. Бойцы, а глядя на них, и кони разрывали песок у основания стволов саксаула, там он был хоть немного влажным и прохладным.

Быба уже обвязывал себя веревкой, усаживался на перекладину.

— Су ёк, бу майды, — снова сказал проводник.

— Воды нет и не будет, — перевел Быба. — К вечеру, старина, будешь пить из этого колодца чистую су.

— Я тридцать лет вожу караваны в пустыне, — с достоинством сказал Кабул. — Не знаю случая, чтобы колодец отрыли за три дня. Надо восемь дней.

— Это вам надо восемь дней, а нам надо скорей, восемь часов, — уже спускаясь в колодец, парировал Быба. — Знаешь, как наш любимый вождь сказал? Нет таких трудностей! Вот мы и оправдаем его слова!

— Скажи, Кабул, — спросил Масленников, — что легче, этот колодец откопать или новый вырыть?

Старик подумал и сказал:

— Этот скорей…

На лицах проводников унылое равнодушие, никто не верит в успех дела. От ближайшей рощицы саксаула донесся возглас:

— Врача!

Уже с третьим или четвертым случился солнечный удар: запрокинутые назад головы, останавливающееся дыхание, все тело сотрясают судороги.

Распоряжения отдавать не надо: там уже хлопочет Хорст с лекпомом Павликовым… А ведь еще не только в бой не вступали, до противника не дошли.

Масленников приказал радисту связаться с Классовским, запросить Ашхабад.

Из Ашхабада поступил встречный запрос: «Почему вышли на Хан-Кую? Ваше направление к северо-востоку от Холыбая».

— Товарищ командир полка, — доложил Веленгуро, — радиограмма от Классовского.

Масленников расшифровал текст. Классовский сообщал: «Ваше движение на Докуз-Аджи нецелесообразно: разойдетесь с бандой. Иду от Докуз-Аджи на северо-восток, прошел двадцать пять километров, следы банды идут северо-восточнее».