Пограничное состояние

– Ну и что ты собираешься делать со своими сомнениями? – устало спросил я. – Пойдешь и скажешь Томилину, что он врет?

Ванька пожал плечами:

– Зачем? Пусть врет, если ему нравится. Красиво даже выходит. Только задешево меня не купишь. Я вот пойду и проверю, что там за французский легион и что там за сектор у них такой!

От неожиданности мне даже спать расхотелось. Я тоже уселся на койке.

– Ты что, сдурел?! Как это ты проверишь?! Когда?!

– Да прямо сейчас! – Ванька принялся натягивать штаны. – Ну, чего сидишь? Одевайся!

– А я-то здесь при чем?!

– Ссымневаешься? Ну правильно. Я и один схожу. Только уж тогда не говори, что вру! Будешь каждому слову верить, как проповеди отца Романа!

– Не дождешься! – сказал я и тоже начал одеваться.

4

Ночью город был еще мрачнее, чем на закате. Вообще на человеческое жилье не похож – ущелья какие-то, а не улицы. Мало того что тихо, как на ватном складе, так теперь еще и тьма кромешная, какой вблизи жилья сроду не бывает. Фонарик-то мы из дневальной тумбочки сперли, но толку от него здесь, как от свечки в чистом поле – все равно дальше своего носа ни черта не видно.

– Ох, напоремся мы на патруль, – вздыхал я.

Мне было холодно и, откровенно говоря, страшновато. Правда, спать больше не хотелось. Хотелось самому себе морду набить – за то, что согласился на Ванькину авантюру.

– Ничего, – шептал в темноте Свиридов. – Не убьют, поди. Ну, зарядят в лоб пейнтбольным шаром, подумаешь!

– Тебе-то, конечно, без разницы! – огрызаюсь потихоньку, – А у некоторых во лбу не только кость!

Ну, кость или не кость, а иду за Ванькой, не бросать же…

Вот и перекресток тот прошли, где французов встретили.

«Этот сектор больше не может считаться безопасным».

А в чем опасность-то? Заминирован он, что ли?

– Да от кого тут минировать? – фыркнул Свиридов, будто мысли мои прочитал.

Потом помолчал и прибавил:

– Может, утечка газа где… или стена обвалилась…

Ага, думаю, пробрало все-таки! Опасается, краевед хренов! Присмирел…

– Тихо!

Ванька ткнул меня в бок.

– Гаси фонарь!

Тут и я услышал. Голоса. Неразборчиво пока, но явно приближаются.

Влипли.

– Быстро во двор!

Сквозанули через газон, по кустам, за угол. Ждем. Может, пронесет…

– Ну вот, заблудились! – сказал кто-то неподалеку. – Говорил тебе – давай такси возьмем!

– А?! – Ванька так дернулся, что мне пришлось ухватить его за руку.

– Да поставь ты чемоданы, – раздраженно произнес женский голос. – Зажги хоть спичку! Надо же посмотреть, какой номер дома!

– Мама… – прошептал Ванька. – Мамочка! – заорал он в голос, оттолкнул меня и рванул на середину улицы.

Вспыхнула спичка. Огонек маленький, а все же видно над ним два лица – мужское и женское.

– Мама, папа! Я здесь! – Ванька включил фонарь и сразу нарисовался в темноте силуэтом – встрепанный, хэбэшка нараспашку, пилотку где-то потерял – ну прямо дембель. Женщина увидала его, руками всплеснула.

– Ванечка!

И навстречу.

– Вот здорово! – орал Свиридов. – Ко мне родители приехали!

И вдруг откуда-то сбоку метнулась тень, сшибла его на бегу, не дала прикоснуться к матери.

– Бегите, идиоты! Спасайтесь!

Я даже не сразу узнал голос – и злоба в нем, и обида на нас – прямо до истерики. Но громче всего слышен был страх.

Ванька шлепнулся было, но тут же вскочил, направил на орущего фонарь. И видим – это майор Томилин! Мечется, руками машет, а лицо серое, застывшее, будто понял он уже, что не спастись. Тогда я в первый раз и увидел, как это бывает: родители Свиридова набросились на майора сзади и впились зубами – один в шею, другой в плечо. Даже повалить не пытались. Вцепились, повисли и не шевелятся. А глаза радостные.