Пограничные были

С вершины сопки замедленным шагом осторожно спускались автоматчики, молчаливые, присмиревшие, — о гибели майора Поликарпова им уже сообщили по цепочке — и бесшумно пристраивались в широкий круг, в центре которого возле тела погибшего стояли с обнаженными головами офицеры — комендант пограничного участка, экипаж вертолета и командир резервного подразделения, побледневший и растерянный. Подходившие солдаты снимали фуражки и застывали в скорбном молчании. Только сержант-санинструктор, низко склонившийся над Поликарповым, был в головном уборе, да еще трое солдат-часовых с оружием в руках, стоявшие в стороне возле распластавшегося на земле мертвого бандита Восьмерикова и окаменело сидевшего на валуне Белугина, зябко ссутулившегося и ко всему безучастного.

...Когда перед комендантом расступились солдаты, молча пропуская его в центр круга, где в тени невысокой елочки лежал Поликарпов, отрешенно спокойный и неподвижный, — только в этот момент Иван Кузьмич поверил, что Виктора Петровича нет уже в живых. И в этот момент перехватило дыхание, к горлу подкатил тугой горячий комок. Иван Кузьмич судорожно хватил глоток воздуха. Потряс головой, как бы заставляя себя очнуться от какого-то кошмарного видения, сказал чужим, срывающимся голосом, будто Поликарпов мог услышать его:

— И как это оплошал ты, Виктор Петрович... В таких переделках побывал, а тут...

Сникший, как-то сразу потерявший бравый вид и броскую строевую выправку лейтенант, видимо, посчитал, что ответить на этот вопрос может и должен только он, робко поднес руку к козырьку:

— Разрешите доложить, товарищ майор?

— Потом, лейтенант, потом. Докладывать нам с тобой придется — ой сколько раз! — и устно, и письменно. Дай проститься. Давай помолчим чуток.

Пока тело Поликарпова погружали в вертолет, Иван Кузьмич, не особо доверявший радиосвязи, созвонился с начальником отряда по телефону — трубка у коменданта была всегда с собой, а расположение замаскированных розеток он знал на всех участках своих застав — пользоваться этими розетками приходилось сто раз в день.

Сначала он доложил о задержанных нарушителях, что один из них убит при попытке к бегству... Начальник отряда хмуро перебил:

— Эх вы, не могли взять живьем!

— Это еще не все. — Комендант помедлил, подбирая слова помягче, но не нашел этих мягких слов. — Погиб Поликарпов... От ножа бандита...

— Как ты сказал? — крикнул начальник отряда. Потом долго молчал, шумно дыша в трубку. — Сто второй, ты не оговорился?

— К сожалению, нет... Тело доставим по воздуху. Какие будут распоряжения?

— Какие там распоряжения... Выясни подробно, как все это случилось... Вот ведь какая беда стряслась... Ладно, скоро буду у вас...

Вертолет поднялся в воздух со своей печальной ношей, и, пока не скрылся из виду, Иван Кузьмич провожал его тоскливыми глазами... Лейтенант, не отходивший от него, напомнил о себе.

— Разрешите доложить, товарищ майор? — не спросил, а потребовал лейтенант и, не дожидаясь разрешения, заявил с отчаянной решимостью: — В гибели товарища майора Поликарпова виноват лично я...

Лейтенанта колотило в нервном ознобе.

— Вот что, товарищ лейтенант... Вы просили разрешения доложить, но занялись самобичеванием. Возьмите себя в руки. И давайте по порядку. Личность задержанного установили?

— Назвался Белугиным. Фамилия убийцы, по словам Белугина, Шестериков.

— А не Восьмериков?

— Извините, оговорился.

— Из-за такой оговорочки не пришлось бы еще раз прочесывать лес...

Брезгливо и с нескрываемой ненавистью глядя на мертвого уголовника, Иван Кузьмич носком сапога повернул его левую руку так, что можно было увидеть на тыльной стороне кисти четкую татуировку черной тушью — контур кошачьей головы, а под нею слово «Гоша».

— Восьмериковская особая примета... А нож убийцы где? Вы нашли нож, лейтенант?

— Никак нет. Еще не искали. Вы ж приказали не трогать ничего, не обыскивать.

Окровавленная самодельная финка валялась рядом. Восьмериков так и бежал с ней и выронил, очевидно, уже при падении, скошенный очередями автоматов.

— А спиннинг? У него должен быть спиннинг. Не подбирали? — спросил комендант.

Испуганно-виноватое выражение, которое не сходило с лица лейтенанта с той минуты, как появился здесь комендант, сначала сменилось растерянностью, потом откровенным удивлением: произошла такая трагедия, тут валяется мертвый бандит-убийца, а этого майора, человека далеко не молодого и фронтовика, интересуют какие-то ерундовые мелочи, и лейтенант ответил с нескрываемым раздражением:

— Никакого спиннинга у него не было, удирал от нас с пустыми руками.

— Положим, не совсем с пустыми. — Комендант поднял с земли окровавленную финку, держа ее двумя пальцами как что-то отвратно мерзкое. — А этого, — кивнул в сторону Белугина. — Развяжите ему руки... Тоже без спиннинга взяли?

— Закинул на сопке, как завопили эти воины: «Руки вверх!» — отозвался уже успокоившийся Белугин. — Пользуйтесь, теперь он мне без надобности.