Пограничные были

Например, в нынешние восьмидесятые годы, если встретится в молодом пополнении парень, окончивший семь или восемь классов, то командиры начинают прикидывать, куда бы его определить, — уж очень малое у молодого солдата образование. Хорошо, если у него ходовая специальность — шофера там, тракториста, электромонтера, слесаря, печника или сантехника. Почему же такой спрос на грамотных и специалистов? Да потому, что не так-то просто теперь освоить самому пограничную службу: к охране государственной границы подключена разнообразная техника и сложные приборы — обслуживать их только грамотному под силу.

Но совсем по-другому обстояло дело в конце тридцатых годов. Тогда и мерка была иной: новобранец, умевший писать, читать и знавший четыре арифметических действия, считался уже грамотным и направлялся не куда-нибудь, а в школу младшего начсостава.

Новобранец Юрий Селюшкин по тем временам считался вполне грамотным человеком, да к тому же еще «имел опыт руководящей работы», как было отмечено в характеристике. Без малого два года проработал бригадиром в колхозе, а перед самым призывом в армию его приняли кандидатом в члены партии... По прибытии к месту службы Селюшкин сразу же был определен в школу младшего начсостава, которая готовила для застав командиров отделений.

Первое время, как это бывает со всеми молодыми военными, письма на родину Селюшкин писал довольно регулярно, и не только родителям, но и молодому бригадиру, который принял от него дела, — беспокоился, наставлял, советовал. Письма родителям были коротенькими: жив-здоров, постигает пограничную службу, о которой много не распишешься, потому что это военная тайна.

В письмах Насте, немногословных и сдержанных, о чувствах своих не распространялся: взрослая, знает сама про эти чувства... Настя же каждый раз довольно подробно писала о своей тоске по нему и даже повинилась в своей бессердечности и гордости — надо было сыграть свадьбу, и были бы теперь они мужем и женой, законными супругами. Но даже и это признание он обошел молчанием — еще не выветрилась обида... Переписка мало-помалу стала затихать: напишет одно письмо в месяц — и ладно. Сказать откровенно, много сил и времени отнимали занятия, тренировки, да и с партийными поручениями не обходили его стороной.

Поначалу Селюшкин и его товарищи о пограничной жизни имели самое приблизительное представление. Но понимали, что это до поры, до времени.

На втором месяце учебы его роту подняли ночью по тревоге. Все были уверены, что с ходу вступят в бой, и Селюшкину чудилось даже, что он совершит подвиг.

Но ни в какой бой их взвод не вступил, и никаких подвигов курсант Селюшкин не совершил.

Главные события развернулись на соседней заставе справа: там на вторые сутки задержали закордонного лазутчика, а второго во время перестрелки убили. На участке, где был Селюшкин, за эти двое суток только вымокли и намерзлись в «секретах». Но зато увидели, чем и как живет настоящая пограничная застава, и убедились: беспокойная граница на Дальнем Востоке, крепко попахивает она порохом.

Когда вернулись в казарму, то курсанты считали, что их роте посчастливилось. А на Ивана Сивкова из третьего отделения, которого в перестрелке легонько царапнула пуля, смотрели, как на героя: еще бы — человек получил ранение в бою. Курсант Иван Сивков, конечно, фасонил... Какими они еще были мальчишками, эти будущие командиры отделений!

Когда наступило по распорядку дня личное время, все принялись писать письма. В Ленинскую комнату заглянул старшина роты, человек в годах, из тех, для кого душа человеческая не такие уж потемки. Усмехнулся:

— И подвигов вы в свои письма сегодня натискаете вагон и маленькую тележку!

Не у одного курсанта после этих слов старшины вспыхнули румянцем и щеки, и уши. И Юрий Селюшкин зарумянился, а потом принялся переписывать свое послание...

Что еще запомнилось ему из далеких времен его пограничной юности? Однообразие курсантских будней, когда время каждого и всех вместе было расписано неумолимо распорядком дня до минуты. Времени этого никогда не хватало. С подъема и до отбоя только и слышалось: «Скорей! Быстрей! Пошевеливайся!» Других слов суровые командиры будто и не знали. Нет, еще одну команду они выкрикивали часто: «Отставить!» На строевой подготовке она означала: не так вышел из строя, не так подошел к командиру, не так отпечатал строевой шаг, не так взял оружие на плечо. И надо было повторять все сначала, иногда раз пять повторять. На огневой подготовке «Отставить!» раздавалось тоже частенько: не так лег с оружием, не так поднялся с земли, не так выполнил заряжание, не так прицелился. Все отрабатывалось до автоматизма и это стоило нервов и пота...

Запомнились, конечно, и артисты своего дела.