Ленин, когда ему сообщили о том, что турки уже поставили свой столб и заявили, что скорее умрут, чем сдвинутся с места, велел оставить все, как есть. Молодая Советская страна хотела дружить с соседями.
— Там всегда темно? — спросила я, поглядывая из окна школы на турецкую сторону.
Али Османович развел руками: у них не то что электричества, керосиновых ламп нет! Ведь керосин дорог. Такую роскошь могут позволить себе лишь два человека — староста и купец, что живет на горе. А если еще где горит огонек, значит гость в доме. Сарпи турецкий долго существовал почти при натуральном хозяйстве: посадят кукурузу, рис, овощи, соберут и питаются этим. Сады не приносили дохода. Лишь недавно, глядя на советскую сторону, стали там разводить чай.
В обеих частях горной деревни много родственников. Особенно трагично при похоронах: стараются угадать, кто умер, не родич ли, и оплакивают на всякий случай.
Я листала книгу Али Османовича, и автор переводил мне некоторые песни. Вот одна из них:
«За Исмела я бы не вышла замуж, — поет девушка. —
Но люди вывели меня обманом на дорогу.
Тогда меня убил тот, кого я любила.
Мертвую меня принесли в дом дяди.
Мое подвенечное платье окрасилось кровью.
Отдайте его матери, чтобы она плакала о моей юности».
Исмел говорит: «Пока не отомщу за тебя, я тебя не схороню!»
Но девушка Айша отвечает: «Я его любила, не убивай его!
Я погибла от старых обычаев».
Чем новее песни лазов, тем они жизнерадостнее. Вот какими задорными частушками перебрасываются уже девушка и парень в Сарпи:
Она: — Почему ты стоишь один вечером?
Он: — Если ты подойдешь ко мне, я на тебе женюсь.
Она: — Я не доверяю тебе.
Он: — У тебя очень белое лицо. Наверное, ты напудрилась?
Она: — Все женщины пудрятся, это так же обычно, как коровам есть сено!
Он: — Что у тебя за пазухой? Камушек?
Она: — Ой, не говори так, старые тетки услышат!
Он: — Я не боюсь их. Приходи, и мы поженимся.
ВДОЛЬ ГОРНОГО РУЧЬЯ
Ночью поднялся сильный ветер: крыша и деревья всхрапывали. На море штиль сменился морщинистой рябью, дальше от берега вскипали барашки. Луна светила в полный накал; сине-серебряная вода ярко блестела.
Иногда заливались лаем собаки, наверно, поблизости пробежал мелкий рецидивист — шакал.
На заставе светилось несколько окон. Было видно, как пограничники умываются, собираясь в наряд.
Недавно здешней заставе присвоено имя болгарского пограничника Асена Илиева. Тогда было большое торжество: собралось все селение, приехали представители из отряда и округа, болгарские пограничники. Был митинг, даже маленький парад, играла музыка. «Как на Красной площади!» — восхищенно вспоминают местные жители.
Асен Илиев был младшим сержантом и однажды, неся пограничную службу у горной реки близ высоты Сара Бурун, окликнул трех неизвестных. Они открыли огонь. Пуля попала в автомат Илиева; он отбивался гранатами. Так его и нашли, зажавшим в руке последнюю гранату. Посмертно ему присвоено звание младшего лейтенанта, он награжден орденом «За храбрость».
В Болгарии, в свою очередь, есть именная застава, где чтут память нашего пограничника, начальника заставы Алексея Лопатина. В первые дни войны его бойцы одиннадцать суток держали оборону.
Оборонять заставу, когда не только перед тобой, но и глубоко в тылу уже враги, — героизм отчаянный, беспримерный. Но сколько было тому примеров и сколько осталось безвестных, никем не знаемых, просто пропавших без всяких вестей пограничников сорок первого года, стоявших насмерть на своих рубежах!
Я была на западной границе в первые дни войны. Я знаю.
Иногда кажется странным, что все это еще так близко. Вот лейтенант Кравцов окончил училище вместе с сыном Лопатина. Живут люди, которые помнят героев, служили вместе, о чем-то спорили с ними в свое время. Далекая война явственна в памяти.
— Хорошие у вас ребята? — спросила я начальника заставы.
Он ответил, что конечно! Семеро награждены знаком «Отличный пограничник» и семеро болгарским знаком «Отлични граничар». У многих знак «Отличник Советской Армии».
А ведь это все боевые награды мирного времени.
— Народ у нас весь хороший, — продолжал начальник заставы, — иногда даже трудно кого-нибудь выделить. Вот ефрейтор Костецкий. Человек живой, энергичный, наблюдательный, с огоньком.
— Что значит «с огоньком?» Хорошо служит?
— Хорошо — мало. Отлично!
Мы шли вдоль горного ручья, гремящего подобно водопаду. Шаги наши тоже гремят по обкатанным камням; недавний восьмибалльный шторм занес их высоко — гораздо выше прибойной черты, под самые корни изогнутых старых шелковиц и волосатых пальм.