Пограничные полномочия

– Ещё больше мотайся по Ёжикам… Удачи вам, ребята, – многозначительно кивнув мне, сворачивает беседу Сашка. – До связи.

– Да, давай, да… – отвечаю, хотя его лицо уже растворилось в трансляции отгорающего за бортом «Гермеса» рассвета.

***

– А почему мы не можем попробовать им уступить? – допытываюсь у Тома в тесном техническом отсеке древнего мирабилианского звездолёта, куда он всё-таки зачем-то решил наведаться перед отлётом.

– И что тогда будет? – выдвигает он встречный вопрос, вручную сканируя навигационный узел.

Ну-ну… после ремонта и моих тестов на Ёжике готов поспорить, с навигацией у агрегата не будет никаких проблем ещё лет пятьдесят, даже если сам он прогниёт насквозь.

– Мы не знаем, ведь так? То есть мы не можем точно знать, что это плохо…

– Сейчас нас всё устраивает. Вот что важнее. Вот в чём дело. Те, кто думают иначе, уступают.

Перебираемся в рубку.

– Устраивает?! Всё это?! Тебе сто тридцать восемь лет…

– Сто тридцать девять. Да. Устраивает. Не всё. Не важно.

– Я пропустил твой день рождения?!

– Если считать их по-земному, ты сто тридцать девять моих дней рождения пропустил!

– Ну уж… большинство из них я просто не застал!

– Так странно, да?.. – ностальгически посмотрев сквозь меня и добродушно фыркнув, Том стартует так резко, что внутри всё переворачивается.

13 апреля 2099 года, космос

– Ваня! Разлепи глаза!

Оп. Таращусь на экран – соображаю только одно: Солнечная система. Поспать-то почему нельзя?

– Тридцать минут до червоточины. Ты же не собираешься войти в неё в бесчувственном виде?

Блин. Логический анализатор наконец подгружается в сознание. Вот что значит шесть лет просидеть в одной точке космоса.

– Мхы… да, не стоит…

– Тогда побеседуем.

– Ы-ы-ы… Больше всего на свете в последние дни, Том, я хочу – хотя бы ненадолго, немногого ведь прошу! – перестать беседовать с тобой!

– Придётся чуть-чуть потерпеть, – следит за отчётами стандартного теста корабля, непрерывно сменяющего диаграммы на планшете.

– На самом астероиде ведь тоже мирабилианцы, а не тулисианцы? – задумчиво глажу прохладный край панели управления перед собой. Сбоку она сделана из чего-то очень похожего на полированное дерево.

– Да.

– И как вам это удаётся?

– Достаточно надеть фиолетовые линзы – и земляне начинают состязаться в толерантности по отношению к добросердечному «тулисианцу», – смеётся. – Думаю, торчи у нас при этом хоть зелёные рога, никто бы и внимания не обратил.

– Том, мне придётся войти в Мираж одному, других вариантов нет, – в качестве визуального подтверждения окончательности решения прекращаю бесцельно водить пальцами и резко хлопаю по «деревяшке».

– Да, – легко соглашается он. – Очевидно.

– Спасибо, что не сказал Гончару.

Коротко фыркает.

Полюбовавшись чернотой за иллюминатором – кажущейся мягкой, обволакивающей, но в то же время непрочной и дребезжащей – продолжаю не молчать:

– Эта хрень по ту сторону, которую я прочувствовал, когда замкнул Мираж… она… до того глубока в своей жути… Мы, скорее всего, в неё попадём… в конце, ну… в конце концов. Какой тогда вообще смысл во всём?

Чем больше приходится всякого испытать, тем проще вопросы, которыми задаёшься. Пока не доходишь до того самого, который казался предельно глупым даже в детстве.

– Ты же бываешь чему-то рад? – Том поворачивается налево, щёлкает ящиком, извлекает бутылку с очередным мирабилианским коктейлем и победоносно протягивает её мне. – Он не сладкий.

– Бываю. Даже счастлив!

– А если что-то когда-то имеет смысл, то оно имеет смысл вообще, – выводит нараспев.

– Ну… если что-то имеет смысл только при каких-то условиях, то вообще оно как раз не имеет смысла, м… Если, конечно, у меня от последних приключений ещё не посыпалась логика…

Отпиваю из бутылки (в самом деле, вкус уже ближе к тому, который хочется употреблять в жидком виде) и сильно сомневаюсь, что мы имеем в виду одно и то же. В конце концов, надо было для начала определиться с понятиями… А мой собеседник говорит на неродном языке…

– Только если существует само это «вообще» как таковое, – припечатывает Том – и лицо у меня вытягивается помимо воли. – Но пока по всему выходит, что нет.

Он не только меня понял – ещё и нашёл способ избавить от муторной зацикленной цепочки измышлений. Хотя бы ненадолго… Да и… может быть, даже не лжёт.

Только хмурится, таращась в планшет:

– С корабля расы двадцать шесть впервые передали сообщение. Переводчик не может определить язык. Но странное дело… и я не могу!

Перекинувшись через подлокотник и мельком глянув на текст, не сомневаюсь:

– Да это же просто скрипт. Написанный на языке примерно пятидесятилетней давности. К счастью. Иначе бы он сейчас запустился и заставил нас прослушать аудиофайл. Наверное, с агиткой «вы хотите знать». Да, похоже, у расы и впрямь специфическое восприятие времени…

– Да ребята совсем идейно устарели! – смеётся Том. – Они бы ещё… как это… граммофонную пластинку нам отослали в деревянном ящике. С этой… сургучной печатью!

– Я бы его тогда уничтожил не открывая!