Смаргивая заменившую смех слезинку, докладываю:
– Отвечать надо, когда девушка к тебе обращается.
У Сашки такой ошарашенный вид, что только ради этого стоило сегодня оказаться здесь.
– Так ты не с Ваней разговаривала?
– Нет, – великодушно улыбается она, – иногда я разговариваю не с Ваней! Может быть, ты не обратил внимания, но шесть лет его вообще здесь не было! И я, кажется, всё это время разговаривала с тобой…
– О… – озадаченно приподнимает одну бровь.
– Я разговаривала с тобой!
Раздражённо вспорхнув, Ритка вихрем покидает наше убежище.
– Стоп, – реагирует Алекс на мою попытку следом физически выскользнуть из сцены. – Далеко собрался?
– Пойду удостоверюсь, что Тома унесло ветром наконец, как ты и мечтал, – недовольно разминаю лопатки, выпрямившись в полный рост.
– Что происходит? – жёсткие пальцы Тихорецкого хватают меня за запястье. – Социофобия обострилась?
– Я с собой происхожу… – остаюсь стоять пнём и цедить сквозь зубы.
– Поработай ещё над репликой. Звучит недостаточно безысходно.
Отодвигает гитару. Отворачивается, помрачнев, – и я зачем-то оправдываюсь:
– Да ничего… На самом деле… по инерции…
– Я не умер – значит, ты свободен от обетов. Лети на свой Ёжик хоть завтра. Я здесь… присмотрю за всем.
– Не хочу. И если ты уже обшарил мои файлы – и сам видел: на ближайшие пять лет работы в штабе до дури…
– Не шарил.
– Ага, конечно, тебя только Том там и волновал… Хоть бы, что ли, стихи мои прочитал, ты же такое любишь…
Тихорецкий вскидывает подбородок и уверенно откалывает:
– Прочитал.
И больше ничего. Едва поджимает нижнюю губу.
Когда он загремел в больницу, меня как вчетверо перекрутило. И выжало – выместилось в текст. Думал, Алекс этих откровений уже не найдёт. А потом, когда его понесло в файлы о Мирабилисе, было не до того – меня угораздило и вовсе забыть о стихах.
– Все? – срываюсь на шёпот.
– Все.
Вот бы сейчас Том вышел из-за стены и сообщил, что дело происходит в Мираже.
– Иногда от твоих реакций хочется выть и лбом обо что-нибудь биться, – резко расстёгиваю куртку: не так уж здесь и холодно.
– Не надо, мне тогда по духу сцены придётся закурить. А я бросил.
– Как… Зачем? То есть… почему? – топчусь на месте. – Охуеть же…
– Речь человека с феноменальным вербальным интеллектом… – хмыкает и восьмёрки какие-то описывает зрачками – как будто у меня вместо физиономии запутанная мозаика, а Сашка впервые её видит. – Потому что стихи твои прочитал. Все.
– Как же… кх… если ты не куришь, почему ты такой спокойный тогда?!
– Я такой и есть на самом деле, уже забыл?
Несколько раз подряд по его коже пробегают короткие волны сдерживаемой мимики, а в результате проявляется совсем бесхитростная улыбка.
И вдруг достаёт из кармана складной дротик и протягивает его мне:
– Помогло бросить. Занимает руки и мозг. Держи.
– Хех, а мне-то к чему?..
– Спорим, не сможешь попасть отсюда в ту голубую метку?
– Конечно смогу!
У всех друзья как друзья, а у меня – какая-то сеть агентов, вооружённых разнообразными способами манипуляций. Смогу ли я попасть… Да что тут попадать-то… Зачем он зубы мне заговаривает вообще…
– Саша…
Отрицательно качает головой, всё ещё улыбаясь, и кивает на мишень – круглое пятно на колонне в проёме отсутствующей стены.
– Том! Осторожнее, я кидаю дротик!
– Ага, стоим на месте! – весело отзывается Рита. – Город фоткаем!
Прицеливаюсь – запускаю – попадаю. Прищуриваюсь, удостоверяясь, что на самом деле угодил в яблочко: так себе здесь освещение.
Оборачиваюсь на Тихорецкого – пожимает одним плечом, одобрительно качнувшись.
Выхожу на этаж и выдёргиваю дротик, воткнутый в кусок гибкого упругого материала, похожего на тонкий пробковый лист. Том и Рита оживлённо общаются – непотопляемые фигурки в свечении городской панорамы. Опять Алекс доверяет ему больше, чем себе… Потому как продувает сегодня внятно, а Маргарита Константиновна балансирует на одном каблуке, хохоча и ежесекундно иллюстрируя реплики экспрессивной пантомимой. Оценив отнюдь не беззаботную позу Тома, успокаиваюсь и возвращаюсь в укрытие.
– Да что ты ко мне-то прицепился, Саш, у тебя там вон – пришелец женщину уводит!
– Ф… или женщина отнимает у тебя игрушку.
Вот так, да. Минуту назад вытряхнул из меня всю подкладку, но успокаиваться не собирается. Подначить хочется нестерпимо:
– Иди присмотрись: если каблуки откинуть, у них разница в росте, наверное, полметра! И не говори, что это не смотрится эффектно. Твои тридцать сантиметров и рядом не лежали!
Алекс снова тянется к гитаре, укладывает её к себе на колени и, печально ущипнув струну, одновременно прижав и не дав ей зазвенеть, парирует:
– Хотя бы не твои двадцать пять.
Коротко глянув друг на друга, мы совершенно зеркально пытаемся изобразить презрение – и тут же скатываемся в прорывающийся смех.
Думал, вот-вот – и меня отпустит.
Этого делать было нельзя.
Потому что становится очень тихо. А потом за спиной обеспокоенно цокают каблуки. А голос Тома повыше моего затылка с неразборчивой интонацией информирует:
– Неопознанный корабль только что замечен на одной из ваших баз. На запросы не отвечает.