Пограничный легион

Келлз был на ногах до глубокой ночи и вставал очень поздно. Каждый день около полудня он приходил к Джоун. Входя, он бывал холоден, угрюм, даже страшен, и казался усталым. Ему нужно было забыться, отбросить все, что тяготило его в настоящем. И все заботы он оставлял там, за дверью. Он никогда не говорил с ней об Олдер-Крике, о золоте, о своем Пограничном легионе. Зато интересовался, как она себя чувствует, расспрашивал, чего ей тут не хватает, не нужно ли ей чего принести. В отсутствие Келлза Джоун думала о нем с отвращением, но оно тут же улетучивалось, как только он приходил. Видимо, дело было в том, что ее мысленному взору представлялся бандит, отталкивающий образ которого давно и прочно врезался ей в память. А когда он приходил, перед ней бывал совсем другой человек, она его понимала, знала, что он поддается доброму влиянию. И помня об этом, была приветлива, весела, участлива и дружелюбна. И постепенно Келлз оттаивал, меняясь прямо на глазах: угрюмая суровость, напряженность оставляли его, он расслаблялся, и из каморки Джоун выходил совсем иной человек. В минуту откровения он признался Джоун, что тот лучик подлинной любви, которую она продемонстрировала ему в Горном Стане, ни на мгновенье не давал ему покоя. Так его не целовала еще ни одна женщина. Этот поцелуй перевернул ему душу, преследует его и днем и ночью. Он не может отпустить ее, она — его сокровище, о котором он мечтает во сне и наяву и без всякой надежды надеется, что когда-нибудь она его полюбит. Такое уже бывало — женщина может полюбить своего тюремщика. А если это произойдет, он увезет ее на край света, в Австралию. И он все умолял ее еще раз показать ему, что чувствуешь, когда тебя любит честная женщина. А Джоун, отлично сознавая, что ее власть жива только пока сама она остается недосягаемой, изображала робкое сопротивление, хотя на самом деле ни о каких уступках не могло быть и речи. Келлз уходил в приподнятом настроении, чуть ли не в трансе, и улыбался сияющей, хотя и слегка насмешливой улыбкой, словно предвкушая, что в один прекрасный день он полностью капитулирует. И такая перспектива сводила на нет важность его, правда, все убывающей, власти над Легионом.

Днем он отправлялся в поселок — показаться на глаза его обитателям, поддержать складывающиеся отношения, купить участки, зайти поиграть. Вечером он возвращался, и Джоун, наблюдавшая за ним в щелку между досками, всегда безошибочно могла сказать, играл он или нет, а если играл, то с каким успехом.

По вечерам он почти всегда был дома, и с наступлением темноты хижина становилась местом таинственных сборищ. В ней собирались бандиты Легиона. Они осторожно прокрадывались, кто поодиночке, кто по двое, но никогда не больше. Джоун слышала, как они скользили и спотыкались в потайном проходе позади хижины, слышала негромкие голоса, но лишь изредка разбирала слова; поздно ночью все расходились, а Келлз зажигал фонари, и тогда Джоун видела, что делается в хижине, и приходила в ужас: неужели этот угрюмый, изможденный человек — Келлз? Вот он берет в руку кожаные мешочки с золотым песком и прячет их под половицы, а потом привычно ходит взад-вперед — настоящий тигр в клетке. С приходом Вуда, Смита и Клива, которые по очереди то стоят на страже, то что-то делают в поселке, настроение у него меняется и они впятером садятся за игру.

Играют по малой: хотя Келлз в душе игрок, у себя он не допускает крупной игры. Иногда из их разговоров Джоун узнавала, что в поселке он играет с картежниками и богатыми старателями, причем играет по-крупному, но неизменно остается в проигрыше. Время от времени ему удавалось и выиграть, тогда он гоголем расхаживал перед Пирсом и Вудом и с гордостью рассказывал, как хитроумно вел игру.

Джим Клив нашел себе пристанище под большим утесом. Келлз одобрил его выбор — это как-то совпадало с разработанной им системой слежения, но как именно, не разъяснил. Клив тоже был доволен: это позволяло ему еженощно незамеченным встречаться с Джоун у ее окна. Постель ее стояла прямо под окошком, она могла смотреть в окно, стоя на коленках, а если ненароком засыпала, Джиму легко было ее разбудить, просунув в щель прутик. Но такое случалось редко, она жила только этими тайными встречами, и если Джим долго не приходил, ждала его и, прислушиваясь к каждому шороху, всматривалась в темноту широко открытыми глазами. Ну, а когда Келлз засиживался до поздней ночи, шпионила за ним.

Как-то Джим, бродя без всякой цели по долине вдали от разработок, набрел на подходящий участок и в первый же день нашел золото. Тогда Келлз ради маскировки заставил своих бандитов застолбить рядом с ним еще несколько участков и все их купил. Таким образом они стали собственниками месторождения. Богатые жилы оказались на всех участках, однако больше всех фортуна улыбалась Кливу. С золотом ему везло не меньше, чем в карты, участок щедро отваливал ему драгоценный песок.

Келлз постарался, чтобы слухи об этом разошлись как можно дальше, и вскоре в эту часть ущелья устремились толпы рудокопов.