Пограничный легион

В тени хижины она привалилась к Джиму, и долгое время оба молча смотрели и слушали. Поток рудокопов теперь опять устремился к виселице, вокруг которой группами стояли каратели. Оттуда поднимался глухой гул возбужденных голосов. Многие, стоя кучками, горячо обсуждали происшедшее. Наконец начальник карателей кое-как навел порядок, обратившись к толпе с речью. Джоун не слышала, да и не хотела слышать, что он говорит.

— Как все неожиданно и быстро случилось! А, Джоун? — шепотом спросил Джим и покачал головой, словно все еще не веря в реальность событий.

— До чего он был ужасен! — прошептала в ответ Джоун.

— Ты про кого?

— Про Келлза.

Образ вожака бандитов заслонил в ее сознании все остальное.

— Ну, если хочешь, ужасен. А мне кажется — великолепен! Какая смелость! Перед сотней карателей, перед тысячами рудокопов! Но он, конечно, знал, что будет после выстрела.

— Ничего он не знал. И даже не думал об этом, — с жаром возразила Джоун. — Я-то чувствовала, как он весь дрожал, видела его лицо… Нет, он прежде всего думал о крушении своих надежд, потом — о предательстве Французика. По-моему, этот выстрел говорит, что он безумно смел и все-таки слаб. Он не мог бы справиться с собой, останься у него даже всего один патрон.

Клив в недоуменье посмотрел на Джоун, как будто ее красноречие было хоть и убедительно, но все же не слишком понятно.

— Ну, что ж. Нам повезло, да и ему тоже.

— А как ты думаешь, ему удалось уйти? — с беспокойством спросила Джоун.

— Конечно. Они все ушли. До единого. Ты когда-нибудь еще видела такую безумную слепую толпу?

— Чего ж тут удивительного? Каждый ждал, что в него тоже вот-вот начнут стрелять. А Келлзов Пограничный легион был большой силой. Если б его люди были ему верны, выполняли его приказы, он бы ни за что не погиб.

— Джоун! Что ты говоришь! Ты вроде бы об этом жалеешь?

— Знаешь, мне очень стыдно! Я совсем не то хотела сказать, а что — сама не знаю. Только Келлза мне все-таки жалко. Я столько из-за него перенесла… Чего стоят одни эти бесконечные часы неизвестности. Его судьба так тесно переплелась с моей судьбой — даже моей жизнью… да и твоей тоже.

— Кажется, я понял, что ты хочешь сказать, дорогая моя, — серьезно ответил Джим.

— Что же мы теперь будем делать? Как странно чувствовать себя свободной!

— Мне тоже. А что делать — подумаем.

Они еще довольно долго просидели за хижиной, в сравнительном уединении. Джоун пыталась собраться с мыслями, подумать, что и как делать дальше, но не могла — не могла отделаться от недавних впечатлений. Да и Джима вроде бы давил тот же груз. Хотя ему было еще хуже, на нем лежала ответственность за Джоун. День пошел на убыль. Солнце уже коснулось высокого хребта на западе. Волнения среди старателей понемногу улеглись, и ближе к заходу солнца вереницы людей потянулись по дороге через пустошь. Каратели в масках куда-то исчезли, и вскоре возле страшной виселицы с темными телами остались лишь притихшие зеваки. Посмотрев вниз, Джоун сразу увидела, что, уходя, каратели повесили и Французика — его труп покачивался в той самой петле, от которой его едва не спасло предательство. Значит, даже мертвый, он не избежал позорной веревки. Какое беспощадное свидетельство жестоких нравов новоявленных блюстителей порядка! Они ушли, оставив трупы болтаться на веревках! Господи, как ужасен вид этих покачивающихся темных, обмякших тел! Лежащий на земле мертвец еще сохраняет какое-то достоинство смерти. А тут людей не только лишили жизни, саму их смерть лишили присущего ей величия, оставили только ее отвратительный ужас. И Джоун почувствовала, что эта зловещая картина будет преследовать ее всю жизнь.

— Джоун, нам надо уходить из Олдер-Крика, — объявил наконец Клив и встал. Слова, казалось, придали ему решимости. — Сперва я подумал, что все бандиты поспешат убраться подальше отсюда, а теперь что-то засомневался, кто их знает, что они станут делать. Взять хоть того же Гулдена. Здравый смысл вроде бы должен заставить их на время затаиться. Ну, а нам все равно надо уходить, чем бы все ни обернулось. Только вот как?

— Давай пойдем пешком. Если станем покупать лошадей или дожидаться почтовой кареты, придется обращаться к людям, а я боюсь…

— Все это так, да ведь дорога наверняка кишит бандитами. А тропы, даже если б мы их сумели найти, и того опаснее.

— Тогда сделаем так: идти будем только ночью, а днем где-нибудь отдыхать.

— Нет, так тоже не годится. Идти в такую дорогу без еды, без одеял…

— Ну, давай пройдем пешком хоть часть пути.

— Нет-нет. Лучше сразу поедем почтовой каретой на Бэннок. Теперь они наверняка будут с вооруженной охраной. Загвоздка только в одном: скоро ли они отправятся? Ну, хватит разговоров, пора идти в поселок.