Погребальные дроги (СИ)

Тогда епископ Герма крепко схватил Локсия под жабры и взял на руки. Сдавил ладонями, прижимая иглы - хотел то ли раздавить, то ли слепить из нее что-то еще. Рыба заскрипела, пронзила руки насквозь и замерла, пульсируя, как сердце.

Епископ Герма еще сильнее сжал ладони, и тело его рассыпалось медной пылью. Приливная волна понесла часть его к берегу.

Скарпия зависла в воде, затряслась и сбросила, кувыркаясь, клочья полосатых покровов. Развернулся пружиною крупный серо-зеленый угорь, вытянулся и поплыл, извиваясь, к берегу. Там он выбрался на песок и пополз дальше на северо-запад, кратчайшим путем к Внешнему Океану.

***

Через час к берегу прискакали на быстрых мохнатых мулах Лесная Королева и ее племянница. Бледная Броселиана тихо плакала; лицо Аннуин горело нехорошим пятнистым румянцем. Соскочив с мула, курносая ведьма начала что-то искать в траве, следом спешилась и королева.

- Так! Турх Мак-Таред здесь все-таки был! - крикнула она, ощупывая горелые пятна, - А вот и шерсть, вот щетина! Так Хейлгар сражался! Погиб?! Турх его не задержал!

Она отошла чуть в сторону, опустилась на колени.

- Нет, упал наземь человеком и встал... Но яд! Безумец Мак-Таред, почему, ну почему он их просто не остановил?!

Броселиана спустилась с обрыва и стала звать племянницу:

- Там нечего больше искать. Турх ушел. Иди сюда - вот они спускались, вот король их тащил!

Аннуин спрыгнула в песок, упала на колени, поднялась:

- Все, ушли, - расплакалась она, - обратных следов нет.

Королева нежно поглаживала малахитовый мостик:

- Это ты... Ты сражался, ты победил, ты погиб. Я буду приходить к тебе, пока держится Лес.

По-королевски обернувшись к молодой ведьме с седыми волосами, она сказала:

- Пора. Нужно обновиться.

- Нет, тетушка, прошу: подождем и поищем!

Она подбежала к кромке воды и заметила в сырости легкий медный блеск. Лицо ее безобразно исказилось:

- А, этот стервятник, епископ. Будь он проклят, так ему и надо! - размазала ножкой металлическое пятно.

- Хейлгар! Хейлгар Зрячий! Мастер-Зима! Эй, лисенок!

Она не замечала, что за редким тростником стоит на воде небольшой черный водоворот. Только когда он приблизился, она вложила в него руку:

- Ты?!

Водоворот потерял границы и смешался с Кровью Мира.

Аннуин встала и слизнула воду с ладони. Броселиана поторопила ее:

- Пора, племянница! Войдем в воду и обновимся.

Аннуин произнесла решительно и почти грубо:

- Ты иди, тетушка, а я останусь.

- Но его не вернуть!

- Пусть. Ты хочешь хранить лес - иди. А я подожду, пока новые деревья сменят те, что сейчас, и отправлюсь за ним, когда умру.

- А если души смертны, если ты его не догонишь?

- Мне все равно!

Плача, Броселиана вскочила на мула и въехала в воду. Мул стал прозрачным, обернулся морским конем и повез ее на другой берег. Аннуин села на корягу и снова разрыдалась, длинные седые космы упали на воду.

***

Через несколько месяцев золотая пленка на воде собралась воедино и взвилась к небесам светлым огненным столпом. Столп бродил туда-сюда по воде, отсвечивая в облаках и перед грозой вызывая разноцветные сполохи.

Как знать, кто был ему нужен и нужен ли?

Может быть, Новому Богу подошел бы шах Лун, кое-что знавший о небесах; но он был давно зарезан, плоть его пожрали священные псы, а высушенные промытые кости покоились в тайной подземной гробнице.

***

Единственный раз в своей бесконечно долгой жизни белоликая лесная королева с волосами цвета топленого молока и ее поседевшая племянница приезжали в город, к Храму - это было осенью, когда леса уже засыпали. Они дали записать историю о сражении Зеленого Короля и Мастера-Зимы с Турхом Мак-Таредом и Синим Драконом, но напутствий не получили и вернулись обратно в леса.

После этого забеспокоился епископ Панкратий - что-то слишком мало осталось от его неистового предшественника. Тогда он призвал двух цыган, кузнеца и чеканщика, заказал им новый Выход Пилигрима - с изображением Сэнмурва на листе Мирового Древа. Когда это было исполнено, древний лист рассыпался в мелкую труху.

Тревога епископа Панкратия не унялась - он понял, что слишком мало осталось от его неистового предшественника. Двойной кенотаф, пусть у жреца и нет лица, слишком мало говорил о нем. Беспокоила епископа Панкратия одна латинская фраза на обороте маленького завещания пропавшего Гермы: "Страсть задает загадку; в загадке истоки истины" - начало то ли письма, то ли так и не написанного наставления. И епископ Панкратий повелел мастеру Махону высечь эту надпись на местном наречии по краю каменного столика.