Погребальный поезд Хайле Селассие

Он целует жену и тещу и удаляется в свою личную спальню. При свете одной свечи записывает себе кое-что для памяти: изучить стиль такого-то преуспевающего автора на предмет удачных оборотов фразировки и чистоты манеры выражения, памятуя о том, что ему нужно будет записать некоторые из наиболее любопытных своих подвигов, кои хоть и немногочисленны, но несколько выдающихся наверняка должны оказаться достойными разумного внимания. Secundo, возобновить упражнения Сандоу[168] для поддержания мускульного тонуса и подтягивания талии. Tertio, приобрести новую патентованную мухобойку, рекламируемую в вечерней газете, в качестве современного дополнения к обстановке кабинета.

УЖИН В «АНГЛИЙСКОМ БАНКЕ» (пер. Д. Волчека)

— «Английский банк», шеф? «Английский банк» закрыт в такое время.

Джермин-стрит, освещенная газом и окутанная туманом этим дождливым вечером 1901 года, приятно поразила мистера Сантаяну[169] соответствием Джону Аткинсону Гримшоу,[170] строгая и прельстительно английская, с собором красного кирпича напротив его пансиона в доме № 87, безмятежно застывшим, как и весь район Сент-Джеймс, на крепчайшем утесе цивилизации.

— И все же в «Английский банк».

— Ну так забирайтесь, — предложил извозчик. — Сбежал из желтого дома, — сказал он своей кобыле. — Треднидл-стрит, моя старушка, а потом куда?

Quadrupedante sonitu[171] цокали они сквозь дождь, пока, с понимающим вздохом, извозчик не осадил у «Английского банка». Мистер Сантаяна первым делом высунул зонтик, распахнул его и заплатил вознице, добавляя чаевые с американской щедростью.

— Я подожду, барин. Вас ведь туда, как пить дать, не пустят.

Но бобби уже выступил вперед, козыряя.

— Прошу вас, сэр.

— Разрази меня гром, — удивился извозчик.

Внутренний двор, где свет из распахнутых дверей отражался от луж, полированной меди и шашек, был полон гвардейцев в алых куртках с белыми ремнями, самый живой и красочный «Ночной дозор» эллинистического Рембрандта.

Комната, в которой его пригласил отужинать капитан Джеффри Стюарт, была в диккенсовском стиле, с конгениальным пылающим углем в камине под ореховой полкой.

Капитан Стюарт, такой же свежий и моложавый, как год назад, когда они познакомились в Бостоне, скинул алую куртку, и она теперь висела на спинке стула, на котором восседал его меховой кивер. Полный достоинства и безукоризненно британский дворецкий с намеком на снисходительно одобрительную улыбку принял у Сантаяны зонт, котелок и пальто. Либо ему сообщили, что гость — профессор из Гарварда, либо он опознал по его одежде, обуви и лицу благородство происхождения, — в любом случае, он счел его джентльменом, подходящим для ужина с капитаном.

— Вы имеете в виду викторианскую духоту, когда говорите «диккенсовская», — рассмеялся капитан. — У меня инспекционный обход в одиннадцать, но, как я, должно быть, уже говорил, до тех пор вы — законный гость. Устав «Английского банка» позволяет капитану стражи принимать одного посетителя, мужчину. Провизия считается подходящей для солдат, так что Хоррокс предлагает суп из телячьей головы, вареного палтуса под яичным соусом, баранину, крыжовенный пирог со сливками, а из напитков вот эти холодные бутылки — боюсь, только для вас, я больше не пью вино. Подозреваю, это не соответствует вашим представлениям о трапезе. Хоррокс же полагает, что именно это подходит для его юных джентльменов в алом.

— Философы, — сказал Сантаяна, — питаются тем, что им предлагают.

— Общество в Гарварде будет поражено. Я чертовски рад, что вы смогли прийти.

Манеры капитана, красивого юного варвара точно со страниц Киплинга, были почерпнуты у няни и в школе для мальчиков, а потом подправлены офицерской столовой. Равным и вышестоящим британцы кажутся обаятельными, мелким сошкам — красивыми, и удивительно искусственными всем, кроме родных и ближайших друзей.

— Но вы ведь не можете, ясное дело, взвалить на себя бремя иностранца. Полагаю, ваши родители — испанцы, но сам вы из колоний, выросли в Бостоне и все такое. Во многих колонистах английского больше, чем в самих англичанах. Это заметно по канадцам. Ваш Джордж Вашингтон Ирвинг, нас в школе учили, — такой же настоящий британец, как любой наш писатель. И Лонгфелло тоже. Тот же язык, вот что я хочу сказать.

— Мой родной язык — испанский.

— Ни малейшего акцента. Конечно, вы не похожи на англичанина, я хотел сказать — американца, но ведь по этому нельзя судить, верно? Большинство датчан, которых я встречал, больше похожи на англичан, чем мы сами, или даже на шотландцев. Вы смахиваете на южноамериканца. Усы и хрупкое телосложение, верно? Знаю одного испанского морского офицера, так он — вылитая девушка. Наверняка перерезал бы мне глотку, если бы я такое сказал, — вы, испанцы, чертовски обидчивы. Верно ведь, Шекспир что-то вроде этого говорил?

— Я гибрид самых разных типов. Бостонцы отличаются и в Соединенных Штатах. Я могу претендовать на аристократизм, но только через смешанные браки. Как католик — я изгой, а как католик-атеист я — уникальный пария.