Погребение ангела

Он обогнул дом и вышел на проспект к перекрестку. Тут он сразу сообразил, где находится и куда надо идти. Нужно было пройти по улице через проспект, а дальше кинотеатр и парк. У перекрестка было светло и даже шумно. Андрей растерялся. На противоположной стороне стояло несколько такси и еще каких-то автомобилей. Там светился павильон. Светофоры мигали. Ярко нависал над проспектом рекламный плакат: из красивой стиральной машины выскакивали очень веселые и чистые пингвины. С громким шелестом проезжали машины.

Андрей держал сверток, прижимая его лопатой к груди. Край пестрого покрывала выбился из-под завязок и свисал. Он задумался о том, как он выглядит, лицо его вспотело. Он постоял так и не решился переходить проспект по переходу. У светофора остановились две машины: грузовик и какая-то спортивная, с шумным двигателем. Он не решился идти перед ними в свете их фар и фонарей с большим свертком и лопатой. Андрей повернулся и пошел прочь от перекрестка. Он прошел метров триста туда, где было темнее, и перебежал проспект, когда не было ни одной машины даже вдалеке. Потом он прошел темным двором магазина, где сильно пахло какими-то несвежими продуктами всеми вместе. Потом он шел еще каким-то двором. И наконец, шагнул в неприбранный районный парк. Парк был огорожен ржавой оградой, и со стороны двора туда вела небольшая калитка. У калитки висела табличка «Выгул собак запрещен». Андрей горько усмехнулся. Он сюда с Графом никогда не ходил.

В парке было сыро и темно. Андрей шел по дорожке к аллее. Там тускло горела одинокая «кобра». Трава в парке, уже не свежая, еще высоко торчала вверх. Тополя шумели и покачивались, листьев на них осталась половина от лета. Остальные скользкой сырой пленкой покрывали аллеи и дорожки.

Он вышел на нечистый асфальт аллеи, в свет фонаря, и подошел к скамейке. На скамейку налипли листья, и еще на ней лежала раскисшая газета. Андрей положил свой сверток на эту скамейку, потянулся всем телом и выдохнул пар.

Он покачал головой и подумал о том, как он шел бы через проспект со своей ношей, и на что это было бы похоже. Человек ночью идет с мешком и лопатой по городу! Как это можно понять? Да и не просто человек. А он! Он, Андрей! Толстый, аккуратно одетый, серьезный человек. Взрослый!

А он всегда был толстым. Когда-то давно. Совсем давно, это было мило, и на всех детских праздниках он был медведем. Все взрослые умилялись, бабушка была в восторге. А потом он понял, что то, что его друзья называли его «пузырь» или «жир», беззлобно и весело называли, это уже не мило. Он был сильным, и сильней многих сверстников, друзей и недругов, но он никогда не мог так же быстро и долго бегать, как они. А впоследствии никакая даже самая модная одежда не смотрелась на нем, как надо.

Андрей делал несколько серьезных и менее серьезных попыток похудеть. Он это делал разными способами, и в конце концов убедился в том, что чтобы похудеть нужно просто не есть. Не есть никак и совсем. А этого у Андрея не получалось. Все заканчивалось внутренними монологами типа: «Так, я съел сегодня только творог утром, жиденький суп днем и две помидорки вечером. Чепуха!» После этого монолога шло ночное быстрое обжорство у холодильника. Он махнул на все это рукой пару лет назад, и больше не смотрел в сторону модных брюк и тонких свитеров. Но аккуратным Андрей был всегда, и любил свои небольшие, и, на его взгляд, красивые руки. Одевался он практично и любил светлое.

Не мог он такой идти через проспект с лопатой и мешком.

Когда-то отец отдал ему в старших классах свой почти новый портфель. Он не нашел слов, чтобы объяснить отцу, что с таким портфелем невозможно идти в школу, с таким взрослым портфелем. Причем, не просто невозможно, а ему, Андрею, невозможно. Андрею это было столь очевидно, что он не смог найти слов, чтобы объяснить это отцу. И он пошел с отцовским портфелем в школу, с таким коричневым, серьезным, кожаным портфелем. И получил за это в школе страданий сполна. Но объяснить отцу он ничего не смог. Этот портфель мучил его до самого окончания школы.

Андрей огляделся по сторонам, подходящих мест в парке было достаточно. Он взял лопату, посмотрел на сверток, постарался задушить и отогнать свои смущения и неловкость, испытанные у перекрестка. Потом он восстановил в себе горе и ответственность, и пошел к дереву за скамейкой. Очень хотелось быть радикально незаметным. Но также решительно не хотелось уйти из света и копать в темноте. Он зашел за ближайшее от скамейки дерево, и стал копать в стороне от черной тени. Хотя, стал копать,

это неверно. Он стал пытаться копать. Лопата была ни маленькая, ни большая. То есть, как заступом ей работать не получалось, а воткнуть её руками в землю оказалось не под силу. Андрей стал рубить траву и дерн, понимая, что это задача не на пятнадцать минут. Вдруг его осветил луч, который был ярким и подвижным.

— Гражданин! Что это мы тут делаем? — услышал он молодой и очень дерзкий голос.