Погребенные

Не помню, что думала о себе и своей жизни, оказавшись в шумном баре с очередным потрясающим видом на город.

Когда мы зашли туда, все вип-ложи были заняты. Сперва я подумала, что остаток ночи придётся простоять у барной стойки, но Дориан быстро урегулировал вопрос, и мы оказались на втором этаже, вход куда открывался не меньше, чем за две тысячи евро.

Здесь, в отличие от ресторана, мой помятый, несуразный внешний вид пришёлся к месту. Как минимум две девушки на танцполе специально оголили верх, чем привлекли к себе дополнительное внимание.

Сняв кожаную куртку Дориана, я осталась в одном лифчике, который больше напоминал топик.

– Мне следует переосмыслить свои жизненные ценности и податься к твоему начальству с резюме, – проворчала я, когда мы сели за столик. – Сколько он тебе платит?

– Мои услуги бесценны.

Я закатила глаза, вцепившись в барное меню. Всё. До последней рюмки.

Примерно после второй стопки текилы между мной и Дорианом пока ещё тонкой нитью протянулась едва заметная, быть может, даже дружеская связь. Когда мы начали танцевать, снисходительно наблюдая за всеми, кто толкался внизу на танцполе и страдал от безденежья, он по-прежнему не входил в круг моих сексуальных интересов. В этом ощущалось нечто иное. Как будто встретились сварливые старые знакомые.

Мы больше не вспоминали о Робинсе. Не помню, о чём конкретно мы вообще говорили, но мой рот не затыкался ни на минуту. Вряд ли мне удалось не сболтнуть лишнего, но вроде бы мы обсуждали политику. И религию. И историю. С благодушной физиономией Дориан слушал мои бредни, порождая во мне уверенность в каждом сказанном слове. Я вещала с видом профессора кафедры политических наук, пока он с интересом разглядывал моё лицо.

На дизайнерском столике из монолитного камня стояли десятки пустых бокалов и стаканов. В моих пальцах тлела сигарета, а по лицу фривольно гулял красный неон. Дориан отодвинул локон моих волос и с упоением втянул аромат кожи за ухом.

Не планируя с ним ничего такого, я резко дёрнулась, но он отстранился и просто резюмировал:

– Ты очень вкусно пахнешь.

Во всём, что он говорил, не слышалось подтекста, да и контекста в целом тоже. Просто Дориан был поразительно прямолинеен и немного чересчур тактилен в своих попытках потрогать меня, изучить, как ребёнок, только-только начинающий постигать мир при помощи рук.

– И они ведутся?

– Кто? – удивился напарник по пьянству.

– Девушки, которых ты пытаешься соблазнить.

– А я пытаюсь тебя соблазнить? – спросил он, через трубочку втянув в себя полстакана коктейля.

– Разве это называется как-то иначе? – Я указала подбородком на его руку, которая лежала на моём колене.

– Солнышко, если ты хочешь соблазниться, я всегда готов для тебя, а ещё для них. – Он обвёл взглядом танцпол. – Я люблю абсолютно всех и всегда открыт для предложений.

– Нет, на сегодня любви достаточно. До конца жизни достаточно.

– Переживаешь из-за профессора?

– Это тебя удивляет?

– Скорее расстраивает. Эта ваша человеческая черта накрутить себя без повода, чтобы предаться страданиям. Вам нравится страдать?

Я так громко фыркнула, что напиток, который держала во рту, пузырями пошёл из носа. Вовремя поднеся руку, я прошипела:

– А ты у нас, значит, просветлённый?

Дориан лишь закатил глаза. Он достал из внутреннего кармана носовой платок и, придвинувшись непозволительно близко, заставил меня поднять голову. Обхватил одной рукой мой затылок, другой зажал мне нос и вытер сопли и водку с соком.

– Первое правило просветлённого человека, солнышко: всегда носи с собой носовой платок.

– А второе? – Я хрюкнула ему в ладонь, прочищая нос.

– А второе: пей, пока не перестанешь изводить себя всякими глупостями.

Когда Дориан выводил меня из Лувра, я испытывала грусть, страх и одиночество. Теперь же чувствовала себя хорошо и свободно. Я не думала о возможности отключиться и выпасть из реальности, забыла об Алексе, о котором порядочной женщине следовало бы помнить.

Я думала только о себе. Да, я чёртова эгоистка. И всегда такой была.

Не помню, как мы доехали до его дома. Помню лишь то, как свалилась на пол в коридоре, пытаясь разуться. Мы решили не останавливаться на достигнутых результатах и разворотили бар. В расход шло всё: пиво, вино, виски.

При всех своих многочисленных достижениях, я была готова поклясться, что ещё никогда в жизни так много не пила преимущественно из-за того, что не особо любила пить. Крепкие напитки лишь на короткий миг дарили ощущение свободы, а утром непременно напоминали о себе головной болью и тошнотой.

Однако в тот вечер это было именно то, в чём я нуждалась.

VII

Открывать глаза было физически больно. Решив повременить с этим, я стянула с кого-то одеяло и укуталась в него так, что к лицу перестал поступать не только свет, но и воздух. Не имея сил на поддержание жизни в организме, отключилась ещё на несколько часов, но предварительно поклялась себе больше никогда так много не пить и добавила похмелье в список самых жестоких египетских казней.