Погребенный кинжал

Повинуясь своему инстинкту, Мортарион воткнул Безмолвие в палубу и держался за неё, когда над ним пронёсся воющий вихрь. Он чувствовал, как их тысячи крошечных острых, как бритвы, жвал впиваются в каждый дюйм его обнаженной кожи, обжигая кислотным ядом его кровь. Оглянувшись, примарх мельком увидел, как серый клубок роя делится на группы. Они пикировали, атакуя как Саван Смерти, так и Могильных Стражей Тифона. Мухи пировали на воинах, поедая всю мягкую ткань в их телах вместе с глазами. Даже те, кто был внутри своих доспехов, не могли избежать участи, так как насекомые из варпа, казалось, могли проникнуть через мельчайшие отверстия, пожирая плоть.

Подобно отливу, вопящий Рой покинул иссохшие тела павших воинов и устремился обратно к центру зала. В самом эпицентре этого шторма стоял Мортарион и его бывший брат.

Какой бы живучей сущностью ни был Игнатий Грульгор, демон умирал. Мухи не обращали внимания на растворяющуюся гнилую массу Пожирателя Жизни, довольствуясь разложением демона. Они кружились вокруг Тифона в потоке из тёмных пятен, прежде чем внезапно нырнуть прямо в него. Рой влетал в огромную рану, оставленную косой Мортариона, и в открытый рот капитана. Он приветствовал их, принимая дары.

Ошеломленный этим зрелищем Мортарион ничего не мог поделать, пока тело старого друга продолжало дёргаться, корчиться и растягиваться, приспосабливаясь к трансформации изнутри. Его спина вздулась под треск ломающихся костей и керамитовых пластин. Из выемок вырвались тучи мух, а за ними — огромные рога. Он вздрогнул, стряхивая с себя комки мёртвой серой плоти, показывая цвет гниющих мышц под ней. Места стыка его боевой брони и гниющей плоти были совсем незаметными.

Наконец–то, с отвратительным хрустом ломающихся хрящей и распухшего лица, у Первого капитана вырос искривлённый рог. Он поднял голову, хрипя и вздрагивая, и с каждым его вдохом и выдохом Мортарион слышал жужжание мух. Он стал пристанищем для тварей, живым гнездом разрушительной чумы.

— Калас, — прошептал Жнец в наступившей гробовой тишине. — Что же ты наделал?

— Знай моё имя, — последовал шипящий ответ. — Я пример того, кем нам суждено стать, Мортарион, — он выпрямился, разминая руки и пробуя возможности своей мутировавшей формы, — Я Тифус.

Эти слова, казалось, резонировали в воздухе, поразив что–то глубоко в душе Мортариона. В душе Жнеца образовалась тёмная и бездонная яма скорби с того самого дня, когда он впервые открыл глаза среди кровавой бойни у подножья скал на Барбарусе. Он игнорировал эту бездну, отрицал её существование — и на некоторое время, когда он нашел свою цель в создании Гвардии Смерти, а позже в Великом Крестовом походе, она была запечатана. Но всё–таки чувство пустоты никогда не покидало примарха, и вид трансформации Тифона разрушил попытки заполнить её. Величайшее отчаяние захлестнуло его, когда он посмотрел в глаза правде. Его легион падёт в эту бездну, будет так же разлагаться, и он ничего не сможет сделать, чтобы это предотвратить.

— Так всё и должно было закончиться, — начал Тифус, его слова звучали подобно ветру из могилы, — Судьба, которую ты отказался принять, ходила за тобой по пятам. Вопросы в твоей голове. Те самые, что ты задавал себе с тех пор, когда мы были просто глупыми юнцами и бесстрашными мятежниками. Они были лишь семенами, а теперь выросли и превратились в сомнения, — он согнул свои костлявые руки, протянув одну Мортариону, в жуткой пародии на дружбу, — Твои увлечения демонологией. Твоя цепь для Пожирателя Жизни… — он кивнул на пенистую лужу гнойной слизи, что осталась от существа. — Всё было предопределено Дедушкой. Он вёл нас к этому моменту, к моему перерождению. А затем поможет переродиться нам всем.

— Ты привёл меня сюда… — горе и страдания от осознания этого жгли примарха изнутри сильнее любого яда, они истязали его хуже любого клинка.

— Да, — ответил Тифус, — но последний шаг ты должен сделать сам. Покорись, Мортарион. Сдайся. Или ты обречешь Гвардию Смерти на вечную слабость и страдания.

[Планета Барбарус; прошлое]