Погребенный кинжал

Каждый шаг отнимал сил больше предыдущего, но Мортарион упорно продолжал идти вперед. Он карабкался по скользким от испарений выступам на высоких утёсах. Каждый вдох давался ему с трудом, он набирал полную грудь ядовитого воздуха, перерабатывая его в пригодные для дыхания элементы. Примитивный кислородный баллон на его спине несколько часов назад иссяк, и он сбросил его, оставив на выжженном склоне холма, где огненные шары не смогли его уничтожить.

Боевая коса висела на боку, и Мортарион упорно продолжал двигаться. Метр за метром он подтягивался всё ближе к тёмным, угрожающим башням последней Цитадели.

Внешние пластины его доспехов уже давно проржавели под действием кислотного тумана. Кожаные ремни были разъедены химикатами, он почувствовал, как часть его наруча отделилась и упала в ядовитую грязь. Мортарион не обратил на это внимания и устремился вперед. Его мысли были сосредоточены только на одной цели — шагать, несмотря ни на что.

Мортарион не позволял своему разуму думать о чем–либо другом. Все остальное лишило бы его воли. Он держался за старый, знакомый с детства гнев; копал так глубоко, как только мог, отыскивая каждую частичку ненависти к тому, кто мучал его с первых дней жизни здесь. Он был настроен проявить себя в финальной битве. Её неизбежность была очевидной.

Сегодня всему придёт конец. После многих лет сражений война за Барбарус закончится на этой покинутой горной вершине и останется только один — либо он, либо его враг.

Пальцы Жнеца сжались вокруг рукояти оружия, когда он попытался перевести дыхание. В тайных уголках души, о которых Мортарион никому не рассказывал, этот поступок был самым его сильным желанием. На самом деле были и другие скрытые потребности. Но здесь, в глубине густого тумана, они то и дело грозили проявиться.

Незнакомец в зале ложи. Пришелец. В бронзовокожем человеке было что–то знакомое, от чего нельзя было отмахнуться. Мортарион инстинктивно узнавал его, но не понимал как. Происхождение Мортариона было загадкой, и если тот незнакомец был хоть каким–то образом связан с ним, то возможность узнать все факты и тайны, стоящие за его величественной спиной, казалась ближе, чем когда–либо до этого.

— Но какую пользу мне принесёт это знание? — прошептал он сам себе. — Как это поможет мне стать лучше? — он снова взглянул на Цитадель. — Как оно может помочь мне в этой борьбе сейчас?

Мортарион отмахнулся от назойливых и предательских мыслей и заставил их замолчать. Кто он и откуда пришёл — не имело никакого значения. В этот момент единственно важной была его цель, а не прошлое.

Теперь он был так близко. Тень, отбрасываемая последним оплотом Владык, нависала над ним, мелькая лоскутами сквозь завесу ядовитых облаков. Он чувствовал, как его приёмный отец стоит на зубчатой стене и смотрит на него сверху вниз.

— Последнее испытание, — сказал Мортарион сам себе. — Всё скоро закончится.

Склон под ногами выровнялся, он оказался у подножия высоких ворот из чёрного железа, установленных в башне, скрытой оранжево-черным густым туманом.

Его тело содрогалось от пагубного воздействия смертоносных токсинов, витающих в воздухе. И все же ему удалось сделать глубокий вдох. Никогда прежде он не рискнул бы подняться так высоко, прямо к воротам замка приёмного отца. Но гнев разжигал в нём пламя, ведущее его вперёд.

— Некаре! — хрипло проревел он имя Верховного Владыки, и этот рёв эхом разнёсся по вершинам. — Ответь и предстань перед вершителем твоей судьбы!

Слова слетели с его губ довольно быстро, но цена их произнесения была гигантской. Грудь Мортариона была словно в огне, его тело кипело от пота, когда он пытался бороться с мучительной токсичностью тумана. Его мышцы содрогались от спазм и судорог. Он едва сохранял равновесие, коса дрожала в его руках.

Мортарион испытал истинный леденящий душу ужас, чего раньше не ощущал. Он слышал собственное хриплое дыхание, ощущал металлический привкус крови во рту и понимал, что смотрит в бездну собственной смертности.

С этим откровением наступило и жестокое осознание показанной Вселенной безжалостной истины. Финальная битва не должна была включать в себя мечи и огонь. Она должна была быть битвой воли и только воли. Неумолимая энтропия всего сущего противостояла горькой ярости жизни, вечно кричащей в темноту.

— Ты меня разочаровываешь, — произнёс чей–то голос. Мортарион обернулся, а Некаре уже был рядом с ним. Приёмный отец склонился над своим сыном. Он выглядел словно ужасающий призрак, скелет, облаченный в погребально-черные одежды.