Погружение в отражение

Тогда это оказалось для Ирины всего лишь легким щелчком по самолюбию, но через много лет, раздавленная разводом, она вдруг вспомнила о своем несостоявшемся романе.

После выпуска они с Левой не общались, но стороной до Ирины доходили слухи, как прекрасно он устроился юрисконсультом во Внешторг и как счастливо живет с красавицей-женой и умницей-дочкой.

Однокурсники то были у него на новоселье в просторной трехкомнатной квартире, то Лева катал их на своей «Волге», то годовщину выпуска отмечали у него на даче в Капралове.

Ирина уверяла себя, что не завидует, но как иначе назвать глухую и горькую досаду, что это она могла бы быть счастлива с Левой, если бы Аллочка не встряла?

Самое смешное, что быть беспристрастной к Алле она не в силах, а отвод заявить нельзя. Придется терпеть. Не признаваться же под протокол, что завидуешь!

После заседания Алла бросилась к ней с поцелуями: «Ах, Ирочка! Как я рада тебя видеть!»

Ирина остановила ее с холодной улыбкой: «Я тоже очень рада видеть вас, Алла Павловна, но давайте сначала вынесем приговор, а потом вспомним старую дружбу».

Хоть так поставить на место эту холеную дуру!

Ирина еще не продумала, как поведет процесс, но одно знала совершенно точно – перед началом заседания она сделает маникюр и укладку в салоне красоты.

Народные заседатели в этот раз тоже не порадовали.

Один – водитель «Скорой помощи», тощий морщинистый дядька без возраста, такому можно дать и сорок, и восемьдесят, и все равно ошибиться. Про себя Ирина обозначила его «сухофрукт». Наверное, по случаю суда он надел лучшие вещи из своего гардероба: древние брюки с необычайно острыми стрелками, клетчатую рубашку и пуловер с норвежским рисунком, в точности такой, как носил отец, когда Ирина была маленькая.

Сухофрукт говорил мало, в основном улыбался, и тогда от уголков глаз разбегались резкие лучики морщин, так что становилось ясно, что он человек добрый.

Ирина решила, что с ним проблем возникнуть не должно, если только не уйдет в запой посреди процесса.

Зато второй заседатель ее просто ошеломил. Это оказался, и вряд ли случайно, известный журналист Владлен Трофимович Лестовский.

Владлен Трофимович подвизался в жанре очерка, сильно разбавленного философскими размышлениями, мудро избегая острополитических тем. Перо его было заточено под разные аспекты человеческих взаимоотношений: откуда берется подростковая преступность, почему распадаются семьи, зачем глава семьи тянется к бутылке и что из этого получается.

Ирина одно время с удовольствием почитывала его статьи и даже купила сборник очерков с броским названием «Я человек…», но, увидев там статью, порицающую женщин, стремящихся разрушить крепкие советские семьи, забросила сборник подальше. Тогда она была любовницей женатого мужчины и не хотела читать, что поступает плохо.

Владлен Трофимович выглядел очень импозантно. Лет сорока пяти, крепкий, но не полный, с прекрасной осанкой и снисходительным взглядом, он затмевал всех участников процесса, кроме разве что Аллочки. Глядя на его роскошный жемчужно-серый костюм с идеально подобранными рубашкой и галстуком, элегантные черные ботинки и дипломат из натуральной кожи, никак нельзя было заподозрить, что этот человек в своем творчестве страстно обличает низкопоклонство перед Западом, предпочтение материальных ценностей в ущерб духовным, мещанство и тягу граждан к импортным вещам.

Не успела Ирина открыть распорядительное заседание, как Владлен Трофимович выступил с речью о выродках и отщепенцах, позорящих советское общество своими дикими поступками.

Ирина постучала по столу карандашом:

– Владлен Трофимович, подождите.

– Нам выпала честь защищать наше общество, нашу мораль, – не унимался Лестовский, – избавить советских людей от ублюдка, в которого родина вложила столько сил, а он стал…

– Пока он стал подсудимым, – Ирина повысила голос, – всего лишь подсудимым.

– Которому мы обязаны вынести справедливый приговор! – подхватил очеркист. Похоже, он начал обкатывать первые фразы своего нового очерка.

– Вот именно. Вам выпала честь, когда вас избрали народным заседателем, а выносить приговор – это уже не честь, а ваш гражданский долг. Вы должны судить непредвзято и беспристрастно, поэтому если вы уже сейчас убеждены в виновности Еремеева, то я буду вынуждена заявить вам отвод.

Лестовский процедил, что ни в чем не убежден, и Ирина поняла, что здесь она поддержки не дождется.

Интересно, на какие педали ему пришлось нажать, чтобы оказаться в составе суда?

Понятно, что его настоящая цель вовсе не жажда справедливости, а сбор материала для очерка, а то и для документальной повести. Ирина даже первую фразу ему придумала: «Не так давно мне довелось…» Владлен Трофимович любил так начинать свои опусы.

Но самой ужасной оказалась адвокат. Вот еще одно сходство процесса Кирилла и Еремеева – у обоих защитники по назначению, и оба пустое место.