Погружение в отражение

Всю вторую половину июля и начало августа Еремеев бьется за то, чтобы атомоход оставался в доке, пока не пройдет полный ремонт, и в своей борьбе терпит фиаско. Лодку спускают на воду, она в надводном положении следует к месту службы, и всем кажется, что корабль исправен. О предостережениях Еремеева одни знать не хотят, а другие действительно не знают.

Третьего сентября лодка выходит на стрельбы перед автономкой, в тот же день погружается и тонет. Об аварии становится известно только пятого числа, начинается спасательная операция, в ходе которой выясняется, что подъем лодки с глубины и ее ремонт будут стоить почти так же дорого, как постройка нового подводного крейсера.

Командир покидает лодку последним и не успевает снять с себя индивидуальный дыхательный аппарат, как тут же ему на подпись подсовывают журналы и бумаги, чтобы причиной катастрофы выставить только его некомпетентное и неэффективное управление.

То есть пока одни, рискуя жизнью, спасали людей, другие подчищали хвосты и спасали собственные задницы.

Эта последняя спасательная операция удалась гораздо лучше первой. Федор сказал, что под следствием только командир, других подозреваемых нет.

Итак, руководство НПО и командование обелило себя. Впрочем, с командования какой спрос – им важно получить готовое судно для выполнения боевой задачи. Они ведь не настаивали на том, чтобы лодку спустили на воду с серьезными недоделками. Нет, прежде всего ответственность ложится на Ольховича или его замов, если вдруг те дали директору ложную информацию по состоянию боевой готовности лодки.

К счастью, командир после двух суток борьбы за живучесть подписал все бумаги не глядя. Руководство выдохнуло. Все шито-крыто, только осталась одна загвоздка – не в меру активный Еремеев. А вдруг он узнает про аварию? Вдруг не просто завопит на собственной кухне: «я же говорил!» – но еще и тряхнет своими бумагами, и покажет их кому не надо?

Он ведь после того как ОДО перестало принимать его докладные, посылал их по почте с уведомлением о вручении.

Если у него сохранились копии и корешки от документов, то Алексей Ильич может здорово испортить кровь высокому начальству.

Здесь – Ленинград, там – военный городок за полярным кругом. Здесь – гражданские лица, там – военный трибунал. Все схвачено, конечно, но вдруг не все? Вдруг там другие законы и рука руку не моет?

Ирина фыркнула. Метаться из угла в угол надоело, и она снова села за стол, обхватив уши руками, чтобы лучше думалось.

Оставим пока патетику, вернемся к голым фактам.

Итак, третьего сентября лодка тонет, пятого разворачивается спасательная операция, седьмого Еремеева вдруг выпихивают в отпуск без всяких просьб с его стороны и в нарушение графика, а восьмого некий мифический Константин Семенов обнаруживает труп молодого человека. Которого руководство НПО заблаговременно убило на всякий случай, чтобы потом подставить Еремеева, если что-то вдруг пойдет не так? Бред! Бедняга был уже мертв, когда Алексей Ильич начал свою одиночную кампанию. А остальные юноши, кроме того, возле тела которого нашли столбик двухкопеечных монет, погибли еще раньше.

Только обвинение в тяжком преступлении – единственный реально эффективный способ нейтрализовать активиста. Физическое устранение лучше? Нет человека – нет проблемы? Так, да не так. За редким исключением вроде Глеба Ижевского органы дознания у нас работают неплохо. Начнут задавать разные неудобные вопросы – кто убил, зачем убил? Еще документы найдут, не дай бог. Нет, тут или надо имитировать несчастный случай, что непросто, или лучше вообще не начинать.

А вот уничтожить человека руками государства – самое оно. Еремеев загремит в СИЗО и до исполнения приговора ничего не узнает о трагедии, а потом имя его будет опорочено, смешано с грязью, и никто не примет во внимание документы, исходящие из столь ненадежного источника.

В тайну посвящено не так уж много народу: ограниченный круг моряков-подводников, которые в первую очередь обязаны выполнять приказы и хранить государственную тайну, руководство НПО, которое не станет свидетельствовать против себя, и сотрудники ремонтного цеха, которым, скорее всего, не сообщили о произошедшем.

В любом случае своя рубашка ближе к телу, да и не может быть хорошим и правильным то, за что ратовал поганый убийца.

Главное – провернуть все следственные действия и вычислить преступника (в данном случае, кажется, в кавычках) до того, как комсомольский лидер выйдет из отпуска и вернется на производство, где может по чьей-то неосторожности все узнать.

Осудить Еремеева как маньяка – идеальный выход из ситуации, только должен же быть настоящий преступник, чьи делишки можно свалить на Алексея Ильича.

Или нет? Необязательно?

Ирина выскочила из-за рабочего стола, как Архимед из ванны.

А ведь это все объясняет! Если из уравнения исключить убийцу и ввести вместо этого некоторые параметры жизненного пути следователя Ижевского, то задача решается логично и изящно.