Среди всего того, что Дина услышала впервые и того, что она слушала заново через много лет, отдельно стояла «Аппассионата». Если бы ее попросили передать словами, что она чувствовала, когда слушала «Аппассионату», все свои эмоции она описала бы несколькими словами: «мощь», «накал» и «глубина». Все остальное повторяло бы написанное в книгах. А ей не хотелось повторяться. Теперь, слушая «Аппассионату» в исполнении разных пианистов, чувствуя, как они, каждый по-своему, ее представляют, ей хотелось попытаться уложить в стихи то, что она за последнее время поняла о Бетховене, что смогла услышать в том, что не слышала раньше, показать его таким, каким она увидела его, читая его письма. И сделать это ей хотелось, как в «Аппассионате», в нескольких частях, не смешивая одно с другим, постепенно раскрывая суть того, что ты хочешь передать, когда бушующие волны сменяются неторопливым течением, а потом снова поднимается мощная волна…
…Отрывистым от волнения почерком Дина вывела на листе название:
Человек-загадка
«Это самое дорогое из того, что у меня есть. Мне хочется с тобой этим поделиться. Послушай…», – письмо лежало на нескольких кассетах. На каждой кассете карандашом было написано одно слово – название группы, совершенно незнакомое Дине. Она честно пыталась выполнить просьбу сестры, но… Не смогла. Не получилось. Она даже не могла понять, что ей тогда не понравилось, почему, выключив кассету со странными для нее песнями, она больше ее не включала. Ей даже в голову не приходило, насколько хорошо она будет понимать сестру через несколько лет, когда для нее эти песни зазвучат совершенно иначе и обретут свой смысл…
Теперь она понимала, что должно было пройти время, и ей нужно было стать такой, какой она стала, чтобы это произошло. Правда, она не помнила, когда все изменилось, когда то, что она теперь слушала, из чужого стало своим, родным, таким, без чего мир был бы беднее…