Погружение в Солнце

Большинство бывших прихожан либо примкнули к одной из противоборствующих сторон в споре «рубах» и «шкур», либо перешли в деизм[10]. Армии верующих в основном переметнулись под другие знамена, а те немногие, кто не отказался от прежних убеждений, затаились, пережидая суматоху.

Джейкоб порой задавался вопросом, не ждут ли они какого-то знамения.

Если Кеплер и впрямь принадлежал к числу верующих, это объясняло его осторожность. В ученых кругах и так слишком многие в последнее время лишились работы. Кеплер не стал бы рисковать, он не хотел пополнить их ряды, заработав репутацию фанатика.

Джейкобу было стыдно за общество, заставлявшее человека бояться. Он охотно послушал бы, что думает на этот счет сам ученый. Но вопросов не задавал, уважая явное нежелание Кеплера впускать кого бы то ни было в свою личную жизнь.

Кое-что вызывало у Джейкоба и чисто профессиональный интерес: например, как стремление держаться особняком повлияло на состояние психики Кеплера. У ученого в мозгу засело занозой нечто большее, чем просто философская дилемма, и это нечто временами подтачивало его способность к руководству и уверенность в собственной профпригодности.

Доктор Мартин, психолог, не обделяла Кеплера своим вниманием, напоминая ему о регулярном приеме лекарств – разноцветных таблеток из многочисленных пузырьков, которые были распиханы по карманам ученого.

Джейкоб почувствовал, как к нему возвращаются прежние привычки, не растраченные за спокойные месяцы, проведенные в Центре Возвышения. Он сгорал от любопытства, что это были за таблетки; не менее интересно было бы выяснить, в чем заключались истинные функции Милдред Мартин как члена экспедиции.

Мартин по-прежнему оставалась для Джейкоба тайной за семью печатями. Сколько бы они ни беседовали во время полета, ему так и не удалось заглянуть под ее проклятую маску отстраненного дружелюбия. Та снисходительная насмешливость, с которой она с ним обращалась, так же бросалась в глаза, как и неоправданная вера в него со стороны доктора Кеплера. Что же на самом деле было на уме у этой загадочной женщины, неведомо.

Кого меркурианский пейзаж оставил равнодушными, так это Мартин и Ларока. Мартин с энтузиазмом рассказывала о своих исследованиях, посвященных влиянию цвета и яркости освещения на поведение душевнобольных. Джейкоб уже слышал об этом на встрече в Энсенаде. Присоединившись к проекту, Мартин первым делом постаралась свести к минимуму психогенное воздействие окружающей среды – на случай, если наблюдаемый «феномен» окажется галлюцинацией на фоне стресса.

За время путешествия эта парочка на удивление спелась: психолог, развесив уши, слушала зачастую противоречившие друг другу россказни о погибших цивилизациях и пришельцах, посетивших Землю в доисторические времена. Ларок, стараясь не ударить лицом в грязь, призвал на помощь все свое знаменитое красноречие. Бывало, что, уединившись для беседы в холле, они обрастали толпами зевак. Джейкоб и сам пару раз заходил послушать. Ларок умел, когда хотел, всколыхнуть в душе собеседника целую бурю чувств.

И все же в обществе толстяка Джейкоб по-прежнему испытывал куда больший дискомфорт, чем наедине с любым другим пассажиром. Он предпочитал компанию более открытых существ. Таких, как Кулла. Пришелец вызывал у него симпатию. Невзирая на огромные, хитроумно устроенные глаза и внушающие ужас челюсти, принг обладал вкусами и пристрастиями, которые во многом совпадали с его собственными.

Кулла сыпал тоннами простодушных вопросов о Земле и ее обитателях, в особенности же его интересовало то, как люди обращаются с расами своих клиентов. Узнав, что Джейкоб принимал участие в проектах по развитию шимпанзе, дельфинов, а в последнее время еще собак и горилл, он стал относиться к своему земному другу с подчеркнутым уважением.

Кулла ни разу не отозвался о земных технологиях, как об архаичных, хотя по примитивности и нелепости им не было равных во всей Галактике. В конце концов, ни одной другой расе за всю историю вселенной не приходилось добиваться всего исключительно своими силами, с нуля. Библиотеке это было доподлинно известно. Кулла с воодушевлением рассуждал, какую неизмеримую пользу принесет Библиотека его друзьям-людям и шимпанзе.

Однажды Кулла увязался за Джейкобом в корабельный спортзал и, выпучив огромные красные глазищи, наблюдал за одной из многих за время полета его тренировок, помогающих поддерживать марафонскую форму. В перерывах на отдых Джейкоб выяснил, что принг уже постиг искусство шутить ниже пояса. Видимо, сексуальные нравы прингов не слишком отличались от тех, которых придерживалось современное человечество, во всяком случае, концовку известного анекдота: «Ну, кто ты, мы уже разобрались, осталось договориться о цене», – оба понимали одинаково.

Именно шутки, а не что-либо иное заставили Джейкоба осознать, как далеко от дома занесло этого костлявого посланца прингской цивилизации. Страдал ли Кулла от столь же острых приступов тоски и одиночества, какие непременно случались бы у него самого, окажись он в схожей ситуации?