Пой, скворушка, пой

Еще какое-то время у тестя жил, сродниться успели, что ни говори, беда и вовсе свела, кого хочешь побратает иной раз; а когда Гречанинов пропал что-то совсем невмоготу стало. Где бы и хотел жить, так это там, при налаженном было уже деле, при семье, при земле такой, где только бананы не растут, и зиме шуточной. Да и люди там с каким-никаким, а смыслом, не об одной своей заднице пекутся, понимают общий интерес — нынешним россиянским не в пример, опущенным, которых на общее какое дело ничем уж, сдается, не подымешь, так и будут сиднями сидеть, терпеть нетерпимое, заживо гнить, пока собственная вонь на улицу не выгонит…… Вспомнишь тут Константина: "Жизнь люблю, браток, — и потому выживанье вот это животное, пустое и позорное, ненавижу…… зачем выживать нам — рабов миру плодить? И великая кровища нас ждет, всех, добром этот наш загул в сторону от дороги своей не кончится, вот попомни слово мое…… ну нельзя так чувство реальности терять, о простейшем забывать самосохранении, никому не позволительно это. За равнодушие повальное и глупость надо расплачиваться, по самым высоким здесь расценкам. И никто нам теперь уже не поможет, ничто, никакая политика иль революция, уж очень зашли далеко, — разве только Бог……".

Невмоготу — на месте, где прахом все пошло, что успел он собрать и худо-бедно ли, а наладить, саму жизнь свою, на скитанья раздерганную, собрать в одно наконец и как-то выстроить, какой-то в ней смысл узреть…… Раисе написал, дозвонился потом: не продала? Не продала; если что и не продается теперь у нас, то разве что самое никому не нужное, себе самим тоже…… Даже будто обрадовалась ему, приезду его; и — он отметил это сразу, с первого же за много лет, глаза в глаза, взгляда — как-то вот спасовала перед ним, вообще-то напористая и, когда ей надо, горластая, даже не пыталась поучать, по обычаю, наставлять покровительственно не бог весть каким мудреным правилам своим, из которых главное, кажется, было — "не зевай…". Что-то поняла, может, сеструха, и на том спасибо; а что, он большего чего-то ждал от нее? Нет, много ждать от человека вообще не стоит, не надо, это как-то и…..негуманно, вот-вот, не милосердно. Человека бы жалеть надо — ну, хоть как животное. Уж не меньше, а то у нас совсем наоборот выходит: по телевизору, глядишь, собак иль кошек куда как больше жалеют, людей вообще ни во что не ставят. Такие вот права человека нынешние, о каких на всех углах кричат, это он себе давно уже уяснил! Для кого угодно права, только не для нас. И ведь не скажешь, что не понимаем этого, не дотумкиваем; знаем же, но как-то спрохвала, будто не о себе речь, не о детишках наших. А объяснять это и себе, и тем, кто гнобит с усмешечкой нас, придется — дрыном, как Лоскут говорит. Или Степа, разницы нет.

Он много чего знает уже обо всем, об этом тоже. И он готов, лишь бы кликнул кто. Знает, что с этими правозащитниками делать.

X

Порядком навкалывались за день, наматерились, не без этого: сцепка порвана и погнута — кувалдой не возьмешь, высевающие аппараты в сеялках забиты с озимого сева или даже с прошлой весны спекшейся с удобреньями грязью и заржавели насмерть…… что за придурки на них работали, оставили? Да свои же, родненькие, занимать на стороне не надо. Руки бы поотрывал. Запчастей привезенных в обрез, каждую железку не у кладовщика — у инженера главного выпрашиваешь, когда такое было? Самолично проверит и лишь тогда даст, да и то со скрипом. Посмотрел, как Василий со сваркой управляется и со всем прочим, сказал: все, отсеешься — сразу на кузню. Но и скоро ли отсеяться придется — неизвестно, горючки-то до сих пор нету, на разъездные только и ремонтные работы, в обрез тоже. Об удобреньях же никто нынче и не заикается даже, не до жиру.

Возвращались под закат, ясный, расстеливший по степи долгие теплые, словно на отдых расположившиеся тоже тени…… что бы всегда добрым таким не быть этому свету белому? Что мешает-то, кто? Ответов вон сколь накопал, а все равно неясно. И не будет ясно, не для того тут закручено, замыслено все — нет, что-то несравнимо большее, чем мысль, положено в основу всего и на глубину непостижимую, немыслимую…… Это как на самолете лететь: нет-нет, да почувствуешь ее, всей кожей почуешь под собою, бездну.

Проезжая, поглядел на халупу на катеринину опять. Вспомнил лицо ее- и то, что не уходило никогда, не покидало лица этого насовсем, даже когда она улыбалась, просящее это, неспокойное…… в чем они-то виноваты, бабы наши, дети? И хотя всё тут, на дне, виновато перед всем, но даже по мелочовке не наберешь у них на большой грех, если посчитать, не наскребешь. Только никто ведь и не собирается считать, вину взвешивать и эту, как ее…… кару за нее, да. И не собирался никогда, бессчетно все здесь, не считано. Нет, никак не видно, чтобы счет вели и хоть какую-то меру того и другого соблюдали, соизмеряли……

Да и что наша арифметика — в указ кому?