Пояс Богородицы

Все как-то вместе ехали в Исады.
Полуторку вёл хмурый мужичок.
Вдруг взял да и поведал нам о Сане
Чуть-чуть побольше Варин язычок.

«Ну, были мы в Рязани в ресторане.

Дороговизна жуткая – умри!
Со сценой рядом столики заранее
Заказаны солидными людьми.

А я-то в полушубке и с вещами.

Ну, знаете дорожный мой баул.
Нас поначалу с Саней не пущали,
Зачем-то посылали нас в аул.

Но Саня молвил: «Это… вы почутче!

Со мною дама. Мы не моряки,
Не чухлома какая и не чукчи.
Извольте-ка нам выдать номерки».

Да, Саня мой, он сроду не в «атасах».

Чай, за плечами институт тюрьмы.
Трояк всучил кому-то (при лампасах
Его штаны), и приземлились мы.

Присели и, оправясь от испуга,

Я оглядела зал из-за стола.
А блузка на мне, девоньки, из пуха,
Как скатерть, белоснежная была.

Оркестр гремел, а по тарелкам били

Седой старик и парень молодой.
Артподготовка в Сталинградской битве
Ничто в сравненье с музыкою той.

Затем на сцену выскочила гёрла,

А с нею восемь тёлок и коров.
Вороною во всё воронье горло
Закаркала. То дедушка Крылов,

Со школы помню, эти о вокале

Вороны глупой, стырившей сырок,
Сказал слова. Хоть водку все лакали,
Так голосить нельзя, помилуй Бог!

В меню – такая книжечка во злате —

Грибы мудрёно названы «жульен».
Им бы откушать нашей благодати
С домашнею сметаною! «Жульё!» —

Так и сказала. Слышал даже повар.

У той, что Саня гёрлой величал,
Видать, до спазм перехватило горло,
И нить бретельки поползла с плеча.

Нас почему-то, как героев павших,

Угрюмо провожали в гардероб.
В гостиницу не солоно хлебавши
Вернулись на перины мы сугроб.

Да, вспоминаю, там тарелки била

Любовница какого-то осла…» —
«А дальше, Варя, дальше-то что было?»
«А всё, что и бывает опосля!»

«Помню, что было холодно. Помню, были наги леса…»