Пояс Богородицы

… — Его величество король Казимир весьма озабочен состоянием дел в Московском княжестве, — задумчиво сказал маршалок дворный Великого княжества Литовского Иван Ходкевич, расхаживая вдоль огромного голландского гобелена с охотничьими сценами, украшавшего стену зала для официальных приемов в его замке на Жверинасе в предместьях Вильно.

Князь Андрей Святополк-Мирский, стоя посреди залы со шляпой в согнутой правой руке и слегка опираясь на рукоять сабли левой, внимательно слушал.

— В окружении короля находится немало придворных, — продолжал маршалок, — постоянно твердящих о том, что необходимо, воспользовавшись временным ослаблением Москвы, поддержать хана Ахмата войсками, как только он выйдет к Оке или Угре, да и среди магнатов, входящих в Верховную Раду Великого княжества, также есть много сторонников этой идеи. Однако король смотрит на события шире, рассматривая их в долгосрочной перспективе. Его величество полагает, что сторонники войны с Москвой недооценивают могущество противника и исторические последствия подобного шага. Разве вторжение татарских войск в наши южные украинские земли не является достаточным предупреждением об опасности? А если татары верного московского друга крымского хана Менгли-Гирея дойдут до самого Киева и — хуже того — двинутся вглубь, прямо сюда, — как мы тогда будем вести войну на два фронта — там поддерживая одного хана, а на своей земле сражаясь с другим? И нужно ли нам сейчас это, когда мы едва успели справиться с нашим многовековым заклятым врагом — крестоносцами и нам необходима передышка! После твоего возвращения из Витебска, князь, я подробно доложил его величеству о настроениях и мыслях живущих там со своими детьми и придворными жен младших братьев великого московского князя Андрея Большого и Бориса Волоцкого, не преминув передать их глубокую признательность королю за приют и заботу.

— Благодарю, господин маршалок, — склонил голову Андрей, — княгини Углицкая и Волоцкая очень просили меня об этом. Выполняя ваше поручение, или, точнее, поручение его величества, я удостоверился, что витебская городская управа сделала все возможное, чтобы достойно принять высоких особ вместе с их детьми и придворными.

— Да-да, я доложил обо всем королю. Княгини всем довольны и уверены в успехе дела своих супругов. Но одно дело — мнение жен, и совсем другое — их мужей. Нам не ясны до конца истинные намерения Андрея и Бориса. Насколько они тверды в своем решении? Говорят ли правду, утверждая, что претендуют не на московский престол, а лишь на возвращение им своей доли завоеванного и наследственного имущества? Или все же лукавят и лишь ждут момента ослабления Ивана, чтобы сесть на его место? Как они поступят, когда через несколько месяцев хан Ахмат со своим войском выйдет к московским рубежам? Помирятся со старшим братом и бросят свои войска ему на помощь? Или, напротив, воспользовавшись трудным положением великого князя, приставят ему нож к горлу и даже, быть может, попытаются свергнуть? Его величество хочет как можно скорее получить точные и достоверные ответы на все эти вопросы. От этого будет зависеть формирование нашей восточной политики. И я уверен, что именно ты лучше всех справишься с этой задачей. Вот королевская грамота, по которой ты, как официальный гонец, уполномочен от имени его величества отправиться в Великие Луки и передать князьям Андрею и Борису, что их жены и дети находятся в полной безопасности, а король гарантирует им самим убежище и достойную жизнь в Литве, если они потерпят поражение и подвергнутся преследованиям со стороны старшего брата. О неофициальной цели посещения мятежных князей я уже говорил. Она тебе понятна?

— Да, господин маршалок, конечно. Я готов выехать сегодня же и постараюсь получить ответы на все интересующие его величество вопросы.

— И это правильное решение. Ступай с Богом! Король ждет твоих донесений!

Князь Андрей принял королевскую грамоту, пробежал ее глазами, свернул в трубку, спрятал в рукав, поклонился и вышел.

…Июльская жара заставила умолкнуть птиц, душный ароматный воздух, наполненный жужжанием мух, пчел и шмелей, сменился наконец прохладой, когда Андрей въехал в тень старинных дубов, росших вдоль дороги — той самой дороги, бегущей мимо красных кирпичных стен и высокой железной ограды женского монастыря, по которой он всякий раз возвращался в Вильно после встречи с маршалком.

Невольно всегда получалось так, что он проезжал это место, погруженный в глубокую задумчивость, потому что обычно возвращался от маршалка озабоченный каким-либо новым поручением, которое, покинув дворец, сразу начинал Обдумывать.

Иногда он слышал веселый, звонкий девичий смех из монастырского сада и уже знал, что здесь находится пансион, где воспитываются будущие придворные дамы — девочки из богатых и знатных семей.

А иногда, проезжая мимо, он замечал одну, должно быть, особо мечтательную девочку, которая всегда стояла у запертой калитки и, ухватившись за прутья, печально смотрела на дорогу.