Пояс неверности

Вадима окатили ведром морской воды. Холодная вода привела в чувство. Он плохо соображал, в глазах двоилось, не в состоянии был шевелить ни руками, ни ногами, которые занемели от врезавшихся в тело веревок. Его привязали к стальному каркасу, подпиравшему потолок в ремонтном отделении. Тело адски болело. Вадима били, били долго, выясняя, в каком месте находится Каракуль. Даже если б захотел показать местонахождение, не смог бы этого сделать. Он ведь ни разу не видел, где тот прятался, а никто не верил. Каракуль умно поступил, что не показал свою стоянку. В сущности, Вадиму было уже все равно, верят ему или нет. Боль настолько измучила, что мечтал лишь избавиться от нее даже путем смерти. Каждый раз, теряя сознание, думал, что умирает. Его приводили в чувство ведром морской воды, а два бугая тренировались в боксе, используя Вадима как грушу. Сначала повторял, как заученную фразу: не знаю, где Каракуль. Потом лишь молчал, потому что невозможно стало шевелить распухшими и разбитыми губами. Он ослаб, терял сознание уже после одного удара. И только когда попадались в поле зрения двоившиеся Хачик или Булькатый, в нем слабо шевелилась ненависть. Одна ненависть и жила в Вадиме. Возможно, она и держала жизнь, но едва-едва держала, потому как сама теряла силу. Он не надеялся на чудо, вообще ни на что не надеялся. Он просто ждал, когда умрет.

Вадим снова очнулся. К нему подошел незнакомый человек по кличке Док, двумя пальцами оттянул верхнее и нижнее веко, поморщился кисло, оглянувшись на хозяев.

— Ну что? — раздраженно спросил Хачатур Каренович.

— Хотите, чтобы час пожил, больше не бейте.

— Так пилохо? — не верилось Хачатуру.

— Безнадежно, — подписал приговор Док. — И бесполезно. Он все равно ничего не скажет. Думаю, уже не способен говорить.

Хачатур бросил немой упрек Адаму Булькатому, ведь просил не усердствовать, да, видимо, плохо просил. Адам приблизился к Вадиму, взял за чуб и поднял голову, рассматривая опухшее месиво вместо лица.

— Вадик, — позвал. Парнишка поднял веки, наполовину приоткрыв невидящие глаза. Булькатый отпустил чуб, голова Вадима упала на грудь. — Да все в норме, жив.

— Пока жив, — сказал Док, давая понять, что это ненадолго.

К ним двинулись братки, избивавшие Вадима, с намерением продолжить упражнения в боксе, но Булькатый остановил:

— Довольно. И так уж…

Адам Рудольфович прополоскал руку в ведре воды, вытер платком и посмотрел на часы. Хачатур Каренович недовольно спросил:

— Что ми будем отдават Каракулю?

— Вот это, — кивнул в сторону Вадима Адам.

— Каракуль не захочет это, — вспылил Хачатур. Алкогольный магнат его прямо-таки взбесил садистскими наклонностями. — Ти что, думаешь, он отдаст бумаги за труп?

— Час проживет? — обратился Адам к Доку.

— Не знаю, — пожал тот плечами. — Он может и до утра дожить. Зависит от крепости организма. Попробуйте влить коньяка ему в рот. Может быть, это подогреет кровь, разгонит ее по жилам, ведь он еще и замерз.

Один из боксеров по приказу Адама влил в рот Вадима коньяк. Юноша поперхнулся и закашлялся, на что Булькатый отреагировал радостно:

— Да он всех нас переживет. Вот говнюк, так и не сказал, где спрятался Каракуль. Партизан хренов. Ничего, я приготовил ему сюрприз. Тоже мне, супермен.

— Что ти задумал? — насторожился Хачатур. — Кому ти пириготовил сурприз?

Адам Булькатый лишь загадочно улыбнулся. Хачатур, не в силах больше выносить эту картину, выскочил на воздух. Легкий ветерок, насыщенный морской свежестью, обдал лицо. В порту работали краны, перенося контейнеры на корабль. Блики электрических огней купались в ряби моря, слышались переговоры диспетчеров. Порт — слабость Хачатура, отрада, любимое детище, которое при нем росло и развивалось. Неоднократно, когда одолевала хандра, приезжал сюда глубокой ночью и ходил от причала к причалу, любуясь великолепием, созданным человеческими руками. Великолепием, в которое и он внес вклад и которое фактически принадлежало ему.