Пояс отчуждения

Боль прекратилась, внутри стало так холодно, будто вся кровь вдруг отхлынула от сердца.

Айла подняла глаза на чёрное небо, которое клубилось, как густое облако пепла, вырвавшееся из жерла проснувшегося вулкана. Рука и лоб прижались к безмолвной, холодной, мёртвой стене, за которой умерла её прошлая жизнь.

Доминик сел рядом.

– Эй, ты чего? – Он с искренней заботой тронул Айлу за плечо. – Что за цирк ты устроила? Им же только потеха…

Удар по лицу был настолько неожиданным и сильным, что капрал потерял равновесие и упал на пол, недоуменно схватившись за разбитую губу.

– Это был ты, – прошипела Айла, не обращая внимания на боль в хрустнувших пальцах. – Ты стрелял. Вот почему ГБР не нашли стрелка. Ты прятался здесь!

Амазонитовые глаза встретились с серыми.

– Айла, я… – Доминик предпринял попытку всё объяснить.

– Не смей!

Последовал ещё один удар. Доминик поднялся на локтях и плюнул на пол кровью.

– Послушай… – Он приподнялся, встав на колени.

– Что послушать?! – закричала Айла. – Ты всё это время рядом был, в глаза мне смотрел, улыбался! Мы же вместе… – Дрожащая рука указала в сторону города. – «Сердце Чарны» – твоя пушка… Твоя! Я видела пули. Пуля из головы Рэда точно такая же, что вынули из тела моего отца! Скажешь, нет?! Ты стрелял в них обоих! Ну скажи, что это был ты!

Айла смахнула с бледной щеки слезу. Глаза всех свидетелей были направлены на капрала. Подполковник тихо ухмылялся.

– Айла…

– Ты?

– Да, я, – сознался Доминик, не веривший в то, что когда-нибудь ему придётся ей в этом признаться. – Я стрелял.

Айла засмеялась.

– Чего она смеётся? – зашептали невольные свидетели открывшейся правды.

– С ума сошла.

– Ой-ёй, бедная девочка.

– Я так и знала, – давилась смехом Айла. – Знала с самого начала. Знала, что нельзя тебе верить! Всё, всё, что случилось после смерти отца, всё – твоя вина. Твоя вина!

Доминик молча наблюдал, как согнувшаяся напротив него в три погибели плачущая девушка сходит с ума. Её безумие вдруг стало столь очевидным, что бросалось в глаза. Будто где-то глубоко внутри неё лопнула та тонкая нить, которая всё это время удерживала Айлу от падения в пропасть. Даже её взгляд изменился. Секунду назад в нём была растерянность, гнев и тень надежды, а теперь её глаза были черны, как две могилы, на дне которых в этот момент умерла та растерянная девочка, которую он когда-то вывел из Пустоши.

– Айла, ты знаешь не всё.

Но она его не слушала.

– Надо было дать тем патрульным из Сектора 7 разбить тебе голову и оставить подыхать!

Он не сказал Айле, что со спины на бесшумных подошвах к ней подкрадывается санитар.

После укола успокоительного в шею она снова засмеялась. Только теперь смех её был тихим, низким, похожим на рокот, который слышится под землёй перед землетрясением.

Снотворное подействовало быстро. Веки её отяжелели, перед глазами всё стало мутным и серым, как образы, проступающие сквозь грязное от копоти окно.

Уже теряя сознание от сонливости, она упала, как сломанная, и стукнулась бы головой об пол, но Доминик успел её подхватить и аккуратно уложил, подставив ей под затылок ладонь.

– Вот оно какое – чувство вины, – цокнул языком подполковник, глядя, как нежно капрал гладит ньети Адлер по голове, будто убаюкивая. – Доложите Авроре.

Глава 35

Доминик сидел в темноте и прижимал к подбородку дуло «Сердца Чарны», которую он всё ещё не вернул на место в музей. Зачем он взял именно её? Он же мог попросить Мортена достать из бокса любую винтовку, а он потребовал ту, что выдала его с потрохами. Мда, вот тебе и малявка из Сектора 7. Кто бы знал, что судьба сводила их дважды прежде, чем столкнуть лбами в Пирамиде.

Каан тронул курок. До этого он нажимал на него сотни раз, но выстрелить себе в голову не хватало духа. Вот так, с пальцем на курке, он сидел уже час, прислушиваясь к каждому шороху за стеной и напрягая фалангу на безразличной пластмассе. Решение всех его проблем было слишком близко, чтобы, наконец, на него решиться. Голова снова болела. Пульсирующие удары в глубине черепной коробки были уже известным симптомом. Давно его не мучили приступы – целый год, и теперь они вернулись, как эхо давнего прошлого, как напоминание, что от себя не убежать и не спрятаться под оболочкой чужой жизни и имени.

Сели, эта дура от науки, думает, что его боли – следствие старой травмы, полученной тогда в Секторе 7, но он-то знал, что причина была в REX-9. Он выжил во время ломки, но эта накатывающая боль осталась при нём уже, наверное, навсегда. Может быть, зажмуриться и нажать на курок? Легко, как нажимают на клавишу. И гори оно всё! Пирамида, Аврора, вся эта жизнь. Но он убирал палец с курка. Захотелось напиться. Проклятая врачиха вчера выгребла все фляжки у него из-под кровати, а он бы сейчас с удовольствием накатил стопку-другую для храбрости. Хотя с чего он решил, что это поможет? С чего он решил, что дыра в его голове не зарастёт и он не останется жить без мыслей и воли, пускать слюни до скончания времени?

– Ты всё равно этого не сделаешь.

Доминик открыл глаза и вгляделся в красную полутьму спортивного зала.

– Айла?

– Разве у меня девчачий голос?