Доминик посмотрел на аппарат искусственной вентиляции лёгких. Воздушная подушка мерно надувалась и сдувалась. На секунду он усомнился в принятом в спортзале решении. Всего на секунду, которая растянулась на целую жизнь. Он вспомнил, как увидел Джойс впервые. Тогда ещё ничего не предвещало, что совсем скоро эта девушка, девочка совсем, станет ему дороже свободы, а теперь он вырывал её из своей жизни вместе с частью души.
…четыре… три…
А ведь он клялся себе, что никогда этого не сделает. Он много в чём себе клялся.
Когда Доминик нажал кнопку выключения, аппарат тихо пикнул и перестал накачивать подушку. Моторчик и вентилятор остановились. Джойс продолжала дышать, только теперь её дыхание стало глубже и медленнее, как у человека, который пытается вдохнуть в помещении, лишённом воздуха. Маска внутри запотела.
…два… один.
Это были долгие две минуты, и Доминик всё это время продолжал сжимать тонкую худенькую ручку и молиться, боясь посмотреть Джойс в лицо. Он боялся увидеть, что снотворное вдруг перестало действовать и что она открыла глаза и смотрит на него, не понимая. Боялся увидеть, что в последние минуты жизни ей страшно и больно, и похолодел, когда рука её в его руке вдруг задрожала. Но когда он услышал, что дыхание её стихло, и открыл глаза, то увидел совсем не то, чего опасался. Вместо агонии смерти от удушья он увидел спокойное личико Джойс. Смерть забрала её тихо и нежно.
Разноцветные пиксели на чипе, вживлённом в грудную клетку девочки, больше не описывали узоры, экран потух.
Доминик прижал к лицу тоненькую безжизненную руку и в последний раз поцеловал сухую ладошку. Всё было кончено.
Вытерев накатившие слёзы, он поправил на Джойс одеяло и вышел в коридор. Теперь он был готов поставить точку.
Глава 37
Утром, ровно в пять часов пятнадцать минут, жители ближайших к острову домов проснулись от оглушительного грохота и вспышки яркого пламени. Все окна в радиусе нескольких сотен метров вокруг Ринга задрожали, потревоженные мощной звуковой волной, вода в заливе покрылись рябью. Загудели сирены, завизжали сигнализации припаркованных машин, небо озарилось таким ярким светом, что видно его было даже дежурившим в ночь на Поясе Отчуждения солдатам. Из огромной дыры, не менее тридцати метров в диаметре, на уровне двадцатых этажей из Пирамиды вырывались свирепые всполохи пламени, и было оно таким ослепительно ярким, что создавалось впечатление, будто в Пирамиду врезалась гигантская полыхающая комета.
Потревоженные катастрофой очевидцы прильнули лицами к окнам, наблюдая страшную картину разрушения. Пирамида скрипела, Пирамида визжала, Пирамида кричала, пожираемая огнём. Сквозь её вопль и вой до берега доносились отчаянные крики задыхающихся в дыму жителей ненавистной стекляшки.
К Рингу заспешил строй гремящих пожарных машин. В полыхающую дыру врезались струи холодной воды. Воздух наполнился гарью, в небо летели яркие искры. Дым валил из щелей, лизал окна и стены, сочился из шахты лифта, что вела на вертолётную площадку. Дым был в коридорах, в кабинетах и фойе, в столовых, жилых комнатах и лабораториях. Пепел лез всюду: в комнаты, шкафы, глаза и носы. Пепел лежал на кроватях, столах и под стульями. Пепел и дым были везде.
– У меня нет комментариев! – Аврора Сантери, которой о случившемся сообщили, когда основное пламя уже было потушено, отбивалась от собравшихся у входа в «Мэссив Генетик» назойливых журналистов и пыталась пробраться к входным дверям. – Уходите! Вон! Я ничего не скажу!
Она растолкала выстроившихся вокруг входа военных и ворвалась внутрь.
В лишённом электричества фойе царил хаос. Всюду в полутьме суетились пожарные, куда-то спешили незнакомые медики – судя по нашивкам на спинах, из Центрального госпиталя, плакали, прижимая к лицам платки, сотрудники Пирамиды. Гарь и нестерпимая вонь обугленного дерева, оплавленной пластмассы и цементной крошки просачивались сквозь щели в перекрытиях и долетали через два десятка этажей до самого лобби. На куче сгоревшего хлама под табличкой «Курить запрещено» сидел и курил Мортен. Из его разбитого лба текла кровь. Увидя Аврору, он посмотрел на запрещающий знак, зажатую между пальцами сигарету и пожал плечами.
Вдуг перед Авророй, как из ниоткуда, выскочила измазанная копотью заплаканная девочка-администратор. Она жила на одном из нижних этажей, и когда случился взрыв, выскочила в коридор в чём была – в легкомысленном халатике и тапочках с помпончиками теперь уже бывшего белого цвета.
– Госпожа Сантери! – Она схватила её за предплечья и заверещала таким высоким голосом, что каждое её слово со свистом врезалось в мозг Авроры, как тонкое сверло в кусок пенопласта. – Госпожа Сантери! Я не знаю, что случилось! Я спала, а потом этот грохот. Я выбежала из комнаты, а тут уже огонь. Двадцатые этажи в юго-восточной части все разрушены!
– Где моя дочь? – испугалась Аврора. Сердце бешено забилось в груди. – Где Джойс?! – закричала она.
Между ними, грубо растолкав женщин, встрял грязный пожарный, который тянул к выходу кусок какого-то брезента.