Пояс жизни

Трудно утверждать это сейчас, но, быть может, именно вы начнете на Венере следующий, более высокий этап развития коммунизма, потому что придете туда свободными от пороков прежних эпох…

Астрогеолог Безликов, никогда ранее не упускавший случая дополнить чье-либо выступление, после сообщения Батыгина о целях экспедиции утратил дар речи. По привычке, едва Батыгин кончил говорить, он стал медленно подниматься, чтобы дать справку, но так и не произнес ни слова — в знаниях его обнаружился страшный, пугающий провал. В самом деле, что он мог сказать участникам экспедиции о тектонике Венеры, об устройстве ее поверхности?.. Ведь ни одному аппарату, посланному с Земли, не удалось сфотографировать скрытый облаками лик планеты… Если бы речь шла о Марсе! Детальные карты его поверхности давно уже составлены ареографами, на них отмечены и возвышенности, и понижения, и линии разломов марсианской коры. Пусть многое еще предстоит уточнить или исправить, но все-таки основа уже заложена…

Иное дело Венера, окутанная вечным туманом!.. Безликов вернулся к себе в каюту в скверном настроении. Страшно подумать, сколько нужно времени, чтобы составить хотя бы приблизительное представление об астрогеологических особенностях планеты… Это очень увлекательно — быть первоисследователем, ради этого можно рискнуть жизнью, и Безликов пошел на риск без колебаний, добровольно… И все-таки… Все-таки уже сейчас он не прочь был бы располагать исчерпывающими сведениями о Венере, чтобы пополнить ими свои обширнейшие знания…

Однажды, когда он штудировал философскую энциклопедию, в каюту заглянул Батыгин.

— Эти фолианты вы и таскаете в портфеле? — удивленно спросил он.

— Для справок, — ответил Безликов и слегка покраснел; стремясь скрыть смущение, он признался Батыгину, что решил основательно изучить философию. — Вы одобряете?

— Вполне, — ответил Батыгин. — Какие же могут быть возражения?.. Помнится, философ Якушин при вас заходил ко мне?.. Честно говоря, я жалею, что не смог взять его в экспедицию. Вот уже несколько столетий человечество активно познает мир, но можете ли вы мне сказать, как оно познает природу?

— Я? — удивился Безликов. — Нет, не могу.

— Вот видите. Между тем чрезвычайно важно проанализировать опыт минувших поколений, наш собственный опыт и детально разработать теорию познания, гносеологию. Еще Энгельс писал, что философам пора переключиться на логику и теорию познания. У людей, и в первую очередь у молодежи, нужно воспитывать культуру мышления, нужно учить их мыслить трезво, экономно, расчетливо, чтобы не растекались они мыслию по древу, чтобы не тратили энергию мышления на пустяки. И конечно же их нужно обучать теоретическому мышлению, передавать им опыт старших поколений. Ведь мы хотим их видеть совершенством — и в умственном, и в моральном, и в физическом отношении; они должны стать чистыми, насквозь чистыми…

— Но при чем же тут Якушин? — ревниво спросил Безликов.

Батыгин пожал плечами.

— Разумеется, дело не в нем — дело в философии. Она должна постоянно совершенствовать методы познания, чтобы облегчить труд ученых. Нам нельзя ошибаться — у нас нет времени на исправление ошибок.

Слова Батыгина, однако, не произвели большого впечатления на Безликова: уж кто-кто, а он владеет самым совершенным методом познания! Подумав так, Безликов не без гордости покосился на объемистые справочные издания.

Батыгин же, уходя, сказал неожиданное.

— Можно стремиться к сколь угодно обширным знаниям, но накопление их должно быть подчинено какой-нибудь большой сквозной идее. У вас же, честно говоря, я не замечал вот такой руководящей идеи. Сами по себе знания имеют очень небольшую ценность. Неизмеримо важнее умение применять их в работе, в творчестве. — Батыгин тоже посмотрел на объемистые справочные издания. — Учитесь критически относиться к каждой строчке в книге. Безоговорочно верить можно только природе. Она не ошибается, — это Батыгин сказал с усмешкой, и Безликов невольно насторожился.

«С какой стати Батыгин говорит ему об этом? — думал он. — Природа не ошибается!»

Но потом благодушное настроение вернулось к Безликову и более уже ничем и никем не нарушалось до конца полета. «Никем» — потому что даже неугомонный врач-психиатр Нилин, после того как Безликов был зачислен в состав экспедиции, оставил его в покое…

Уже больше двадцати дней находился в полете астроплан Батыгина, и люди настолько привыкли к новым, необычным условиям существования, что теперь все чувствовали себя как дома, никто не нарушал строгого распорядка, как это случалось иногда в первые дни. Каждый делал свое дело, в точно определенное время являлся завтракать, обедать и ужинать, а затем укладывался спать, потому что свет выключался сразу во всех неслужебных помещениях звездолета…

Денни Уилкинс спал, и если бы кто-нибудь подошел к нему, то услышал бы спокойное тихое дыхание, дыхание человека, спящего глубоким сном.