Появление темного и голодного бога. Прыжок во власть

Он не понимал, почему до сих пор оставался живым. В принципе физических причин для смерти тоже не было. Головорезы Ника не нанесли ему ранений. Его держали запертым в каюте, пока корабль выполнял нелёгкое и длительное торможение. Затем он ждал ещё несколько часов, пока «Мечта капитана» приближалась к планетоиду. Потом его вытащили из каюты, проволокли по коридорам корабля и заперли в капсуле катапульты. Но ничто из этого не угрожало его жизни.

И сама капсула предназначалась для безопасности. Она замыкала его в себе плотно, как гроб, не позволяя никаких движений. И, кажется, она не имела пульта управления. Дэйвис мог видеть только экран системы жизнеобеспечения, которому полагалось поддерживать в человеке надежду на спасение. Но вместо этого монитор сообщал ему, что сердце и лёгкие работали с большим затруднением.

Очевидно, траектория и ускорение были рассчитаны заранее. И разве мог бы человек, воспользовавшийся катапультой, размышлять о навигации и направлении? Тем не менее капсула и ремни защищали его от перегрузок, вентиляционные системы охлаждали жар тела, питали Дэйвиса кислородом и компенсировали поверхностное конвульсивное дыхание.

Однако он мог бы и умереть. Стресс, никак не связанный с комфортом капсулы, должен был сжечь его мозг.

Дэйвиса отправили к амнионам – к ожидавшему боевому кораблю с самодовольным названием «Штиль».

Там враги человечества должны были подвергнуть его опытам, изучить вплоть до нуклеотидов и, найдя возможность для улучшения отвратительных мутагенов, превратить в одного из них. Он станет очередной добычей их чудовищного генетического империализма. Или, возможно, останется человекоподобным проводником их воли. В любом случае всё, что он знал или мог узнать о себе, исчезнет. Пираты предали и продали его, и теперь он будет видоизменён.

Сходил ли кто-нибудь с ума от такой перспективы? Взрывались ли от этого сердца мужчин и женщин? Останавливалось ли движение лёгких, лишая их возможности дышать?

Конечно, всё это было.

Но его ситуация предполагала худшее. Будучи искусственно выращенным до шестнадцатилетнего возраста, Дэйвис ничего не знал о себе. Разум юноши являлся слепком ума его матери, а тело копировало мужчину, которого он никогда не встречал. Будучи не в силах удовлетворить свою инстинктивную и фундаментальную потребность в собственном образе, он не имел основы для чувств, размышлений и альтернатив поведения.

В своих воспоминаниях он был женщиной, едва переступившей грань двадцатилетия, – лейтенантом полиции КРК, выполнявшей первое задание, юной, неопытной, но пылкой и преданной, посвятившей себя борьбе за права людей, чтобы те могли жить и умирать, как им того хотелось. Но всё это было чушью. Он ощущал себя мужчиной – причём так явно, что его член возбуждался, когда он смотрел на Морн, прекрасную женщину и… мать? Нет, нет! Она не могла быть его матерью. Воспоминания смущали Дэйвиса. Они были чужими и принадлежали кому-то другому.

И ещё эти воспоминания были неполными. В его уме зияла чёрная дыра – там, где предполагался переход; там, где память должна была показать, как он появился на свет, каким было его рождение, почему его жизнь началась в таких условиях и какая сила превратила его собственные переживания в ничто.

Морн пыталась дать ему ответы. Она сказала, что Дэйвис появился на свет благодаря амнионской технике «принудительного развития». Из зародыша в матке он за час достиг физиологически зрелого возраста. А поскольку Дэйвис не имел собственного разума, ему был введён разум матери – воспоминания, рефлексы, воспитание. Морн согласилась на эту процедуру только потому, что иначе и он, и она были бы обречены на гибель.

Он верил ей – не потому, что понимал умом, но потому, что это соответствовало характеру Морн Хайленд, хотя она не успела объяснить ему, почему её поставили перед таким выбором. Сам Дэйвис этого не помнил. Вместо собственных воспоминаний перед ним зияла пустота небытия, через которую он мчался.

Он ничего не знал наверняка. Он чувствовал себя раскалённым космическим телом. Источник его упорной фиксации на сознании и разуме скрывался где-то в чёрной дыре воспоминаний – за густой и непроницаемой тьмой.

Спасательная капсула несла его через мрак к ужасной гибели. Он ничего не мог поделать с этим. Вообще ничего – абсолютно. Однако он был намерен сражаться за собственную жизнь. Сражаться, чтобы вспомнить.

О чём ещё говорила ему Морн?

«Твои воспоминания, – сказала она, – упираются в момент, когда со мной случился приступ гравитационной болезни».

Но Морн утверждала, что её сын не имел этой болезни.

«Ник ненавидит тебя, – говорила она, – потому что я солгала ему. Я сказала, что ты его сын. Что ты – сын Ника». Однако и здесь была ложь. Дэйвис слышал несоответствие в её голосе.

«Он мучил меня, и я решила воспользоваться ситуацией. Ник не хотел твоего рождения. Ему был нужен только секс со мной, и поэтому он велел мне сделать аборт. Я готова была сказать ему любую ложь, лишь бы он изменил своё решение».