Пойдем играть к Адамсам

Бобби наблюдал за ней – она видела, что он наблюдает за ней и ничего не предпринимает. Вид у него был расстроенный. Когда рыдания не прекратились – она не могла их сдержать, – он встал, взял свой дробовик и куда-то ушел. Дождь усилился. Доски и гвозди, пол домика прислуги – все двигалось под ней. Нигде в этом мире не было стабильности. Они убьют ее, если смогут, и весь этот мир исчезнет очень быстро. Это не укладывалось у нее в голове.

Но человек – стойкое существо, поэтому плач в конце концов прекратился. Тело самопроизвольно игнорировало боль и отчаяние и восстанавливалось. Боролось за себя. Оставшись одна, Барбара успокоилась и лежала, шмыгая носом, а через некоторое время Бобби вернулся и склонился над ней. Он достал из кармана шорт влажную бумажную салфетку, пахнущую бутербродом, и дал ей высморкаться, а потом этой же салфеткой вытер ей глаза. Барбара подняла на него глаза.

– Бобби…

Как много можно передать одним словом? Как передать, что все закончилось?

– Бобби, просто скажи мне. Почему ты не отпускаешь меня? Сейчас? Что тебя останавливает? Я не хочу умирать.

Лицо Бобби выражало – если не считать беспокойства по поводу бушующей грозы – раскаяние.

– Они бы это не одобрили, – ответил он.

– Они, – сказала Барбара. Дождь хлестал по зданию, и лилово-синий разряд молнии, казалось, ударил где-то совсем рядом. – Они – это никто, Бобби. Ты – тот, кто это делает. Ты делаешь это со мной. Ты начал это. Ты ответственный.

О боже, это все равно что говорить со стеной.

– Мы проголосовали, – сказал он, – и я проиграл.

Долг, демократические принципы, мораль, желание, смятение. Он казался по-настоящему несчастным, юноша, запутавшийся в огромной паутине философии, религии, человеческих взаимоотношений и всего такого.

– Я пытался все время. Я был на твоей стороне, – сказал он, – но теперь я ничего не могу поделать.

– Можешь!

– Ну… Мог бы, наверное.

– Ты можешь! Сделай же это.

– Не сейчас, во всяком случае, – сказал он. По мере усиления бури Бобби нервничал все больше. Постоянно оглядывался по сторонам. Он снова был готов уйти.

Барбара отчаянно пыталась удержать его внимание.

– Бобби, что важнее, я или те другие дети?

– Ну, я сказал, что сделаю свою часть…

– Я или они?

– Они.

После этого, прежде чем уйти, Бобби снова заткнул ей рот кляпом. Сперва он потянулся за хлороформом, но Барбара запротестовала, и они пришли к соглашению. Он засунул тряпку ей в рот так глубоко, что ее едва не стошнило, затем снова заклеил ей губы скотчем.

Помоги мне!

Какая помощь?

Буря привела за собой ночь. Не было резкого перехода к предзакатной передышке, которая часто наступала поле этих летних гроз. Дождь хлестал в разбитые окна верхних комнат, образуя на линолеумном полу грязные лужи. Становилось холодно и совсем темно. Бобби с дробовиком в руке снова и снова обходил окна второго этажа. Барбара наблюдала за ним до тех пор, пока хватало света фонаря на лестнице, а затем стала слушать, как он ходит туда-сюда.

Прислушиваясь, она испытывала напряжение. На нее волнами накатывал страх.

Гром, молнии и порывы ветра лишь усиливали чувство одиночества. Поэтому звук шагов приносил облегчение. Бобби снова вернулся. Самым неприятным был шум ветра и дождя, хлещущего по жестяной крыше. Барбара пыталась расслышать что-то, что-то еще, и иногда ей это удавалось.

Она слышала, как Бобби издал в другой комнате какой-то звук. Чувствовала его испуг. Вслушивалась в наступившую после бури тишину, настолько напряженную, что звук сверчка прозвучал бы как взрыв. Она услышала, как свистнул Джон, когда пришел. Слышала, как мальчишки перешептывались на первом этаже. Слышала, как они разговаривали со Сборщиком. А потом, спустя много времени, услышала, как Джон возвращается в домик прислуги, как поднимается по лестнице, чтобы заступить на дежурство. Он принес с собой бензиновую лампу с приубавленным пламенем. Поставил ее на пол возле сухой стены, так что свет от нее падал снизу, отбрасывая длинные тени на его тело и лицо.

Но если Бобби казался грустным, даже пытался ее утешить, Джон, похоже, отличался совсем другими качествами, причем противоречивыми. Оторвав голову от импровизированной подушки, которую сделал для нее Бобби, Барбара посмотрела на Джона, и ей показалось, что он выглядит испуганным, что, конечно же, усилило ее опасения. Похоже, он боялся не чего-то конкретного, вроде того человека, которого они с Бобби обнаружили возле дома (тем более что опасность, судя по всему, уже миновала), а всей этой ситуации, и того, что будет завтра. И снова на ум ей пришла мысль о смерти. Смерти в восприятии молодых и совершенно неготовых к ней людей.