Поиграй со мной

— Нет, Дженни. Картер мне ничего не рассказывал.

Жаль, что я не рядом, чтобы поговорить с ней об этом лично. Ее первый инстинкт — убежать, а мой — обнять. Все, что я хочу сделать, это заключить ее в свои объятия и пообещать ей, что у всего случившегося есть другая сторона, финал, в котором она сможет пережить это и перестать позволять этому так влиять на ее жизнь.

— Ты замыкаешься каждый раз, когда мы заговариваем о старшей школе, бывших или сексе. Вот откуда я знаю. И я хочу, чтобы ты знала, что, если ты когда-нибудь захочешь поделиться этим, я сохраню это в тайне. — Я защищу тебя.

Она теребит свое одеяло, облизывает губы.

— Как ты думаешь, мы были бы друзьями без Картера? Подсел бы ты ко мне в кафе?

— Думаю, нас связывает нечто большее, чем твой брат. С ним или без него, я бы без колебаний впустил тебя в свою жизнь и держал там.

Есть что-то такое душераздирающее в искре жизни, которую эти простые слова зажигают в ее глазах, в том, как она сдерживает дрожащую улыбку, которая хочет вырваться на свободу, будто она никогда не чувствовала себя такой желанной и не знает, что делать с этим чувством. От этого мне хочется посвятить остаток своей жизни тому, чтобы она больше никогда не забыла это чувство.

— Я бы хотела рассказать тебе однажды, но я не готова. — Глаза Дженни ищут мои, умоляя подождать. — Это нормально?

— Когда ты будешь готова, Дженни, я буду рядом.

Благодарность, сияющая в ее улыбке, сбивает меня с толку. Похоже, все, что ей было нужно все это время, — это чтобы кто-нибудь дал ей шанс подружиться, построить значимые отношения, дать время, чтобы она почувствовала себя непринужденно, открылась и стала самой собой. Я счастлив и для меня большая честь оказаться этим человеком, но мне грустно, что она провела годы без этого. Я хочу, чтобы она чувствовала себя в безопасности, оставаясь со мной самой собой.

Но у меня есть еще один вопрос, который тяжелым облаком нависает надо мной.

— Дженни? Я просто должен узнать одно. — Когда она кивает, я спрашиваю: — Он причинил тебе боль?

Ее рука тянется к косе, когда она опускает взгляд.

— Не физически, нет.

— Пожалуйста, не отмахивайся от того, что произошло, лишь потому что он не оставлял синяков на твоем теле. Синяки, которых ты не видишь, могут причинить такую же боль, как и те, что видимы.

Ее глаза осторожно поднимаются на мои, в их уголках слезы.

— Мне больно не так сильно, когда я с тобой, — шепчет она. — Спасибо тебе за то, что ты мой друг, Гаррет. Думаю, ты действительно был мне нужен.

Тяжесть спадает, когда Дженни расспрашивает меня о моих сестрах, о том, чем мы занимались. Она смеется и улыбается, и я наслаждаюсь каждой из улыбок, которыми она меня одаривает, пока сижу здесь и думаю об этом гребаном слове на букву «Д», о ярлыке, который я поторопился на нас навесить.

Друзья.

О чем, черт возьми, я думал?

ГЛАВА 19

ИТАК, ЭТО РОЖДЕСТВО…

Я все жду, когда Рождество без него станет легче, но тоска работает иначе.

Я даже не знаю, есть ли у горевания правила, знаю лишь, что оно почти всегда ощущается иначе от ожиданий. Думаешь, что знаешь, чего ожидать, потому что уже проходила через это в прошлом году, и в позапрошлом, и за год до этого. На этот раз ты будешь готова. Верно?

Горевать не так просто. Это гребаная мясорубка.

Мое сердце разбито, в нем глубокая, тупая боль, которая не утихает, даже когда я устраиваюсь поудобнее под одеялом, крепче прижимая к себе рамку с фотографией меня с папой, всем сердцем желая еще одного Рождества с ним.

Мой телефон жужжит, и я засовываю его под подушку, не готовая натягивать улыбку, которая сегодня кажется особенно пустой.

Но телефон продолжает жужжать, снова и снова, пока я не выдергиваю его, принимаю звонок, прежде чем понимаю, что это FaceTime, и довольно агрессивно рычу:

— Что?

Гаррет моргает. Он ухмыляется.

— И тебе счастливого Рождества, солнышко. Господи Иисусе, кто нагадил тебе в кукурузные хлопья этим утром?

Я не знаю, как этому мужчине удается это делать, но я выдавливаю улыбку. Маленькую, совсем крошечную. Но чем шире становится его улыбка, тем шире становится моя, и вот я уже закатываю глаза и смеюсь.

— Прости. Я не посмотрела, кто это, прежде чем ответить.

— Прошлой ночью ты заснула на мне, так что я хотел…

— Ты разговариваешь по телефону со своей деееевушкой? — дразнит голос.

— Брысь отсюда, Габби! — Гаррет швыряет подушку, и даже с захлопывающейся дверью я слышу пронзительное хихиканье Габби. Он вздыхает, проводя пальцами по своим спутанным волосам. — Она называла тебя моей девушкой последние три дня.

— Тогда лучше объясни ей все как есть. Скажи ей, что у меня не было выбора, когда мой брат стал хоккеистом; я не стану добровольно встречаться с кем-то из них. Однажды она поймет.

Он отворачивается, потирая затылок.

— Да, ну, Габби невозможно приручить. Она говорит и делает все, что хочет, вроде тебя.

— Ах, так тебя окружают сильные, властные женщины.

— Что-то типа того, — говорит он, выдыхая. — Главное добавь в этот ряд «дикие».

Я прищуриваюсь.

— Ущипну тебя за это, когда увижу в следующий раз.