Поймай меня, если сможешь

Через полчаса меня устроили в отдельной палате небольшой, чистенькой и хорошо оборудованной больницы. Я пробыл там месяц, поправляясь, и всё это время у дверей моей палаты дежурил полицейский, но вёл он себя скорее как товарищ, а не охранник. И каждый день меня навещали Иэн, Керстен, сержант или Карл, всякий раз принося мне что-нибудь — букет, сладости, журнал или ещё какой-нибудь небольшой подарок.

За время моего пребывания в больнице меня ни разу не спросили о моих преступлениях, равно как не упоминали о предстоящем суде или выдвинутых против меня обвинениях.

В «камеру» меня вернули в конце месяца, перед ланчем, и в полдень Карл принёс мне меню.

— Кухни у нас нет, — извиняющимся тоном сообщил он. — Можете заказать из этого, что пожелаете, а мы принесём из кафе. Готовят там очень хорошо, уверяю вас.

Так оно и оказалось. Не прошло и месяца, как мой вес снова подполз к девяноста килограммам.

На следующий день после моей выписки из больницы Иэн навестила меня в сопровождении худого мужчины, лицо которого лучилось тихой радостью.

— Я инспектор Иэн Лундстрём из шведской национальной полиции, — официальным тоном произнесла она. — Должна сообщить вам, что вас задержат здесь на какое-то время, а также, что должна вас допросить. Это священник, он будет играть роль переводчика. Он безупречно говорит по-английски и знаком со всеми вашими американскими жаргонными выражениями и идиомами.

— Ой, да бросьте, Иэн, — поразился я, — вы и сами безупречно говорите по-английски! К чему это?

— Шведский закон требует, чтобы при допросе заключённого присутствовал переводчик, бегло владеющий языком заключённого, если тот иностранец, — всё так же корректно отвечала Иэн, словно видела меня впервые. — Кроме того, закон гласит, что у вас есть право на адвоката, и ваш адвокат должен постоянно присутствовать на каждом допросе. Поскольку вы не располагаете средствами на оплату услуг адвоката, правительство Швеции назначило вам общественного защитника. Её зовут Эльса Кристианссон, она встретится с вами сегодня же несколько позднее. Всё ли вы поняли из того, что я вам сказала?

— Прекрасно понял.

— Тогда увидимся завтра, — и она ушла.

Час спустя раздался стук в дверь, потом она распахнулась. Пришёл один из охранников с моим ужином — обильным и вкусным — и накрыл небольшой столик, словно он официант, а не тюремщик.

Вернувшись за посудой, он широко улыбнулся мне.

— Не хотите прогуляться? Правда, не покидая здания, пока я буду ходить туда-сюда, но я подумал, что, может, вам надоело сидеть взаперти.

Я вместе с ним сходил на кухню, где официант из расположенного по соседству ресторана забрал у него поднос и тарелки. На самом деле, кухней это помещение можно было назвать лишь условно — просто закоулок, где дежурные могли сварить себе кофе. Потом он устроил мне экскурсию по тюрьме — двухэтажному сооружению, вмещавшему только двадцать заключённых. В дверь каждой камеры он стучал, прежде чем открыть её, добродушно здоровался с обитателями и осведомлялся, не нуждаются ли они в чём. А прежде чем закрыть и запереть дверь, жизнерадостно желал каждому доброй ночи.

Когда я вернулся в свою камеру, Эльса Кристианссон уже ждала меня вместе с переводчиком — преподобным Карлом Грэком. Его присутствие меня удивило, но он объяснил, что миссис Кристианссон вообще не говорит по-английски. Не стала она и тратить время, расспрашивая меня. Просто подтвердила, что берётся за моё дело, а после сообщила, что будет на месте завтра утром, когда Иэн начнет допрос.

То, что моим адвокатом будет выступать эта женщина — высокая, миловидная, лет сорока, как я прикинул, невозмутимая и любезная — внушало мне опасения. Впрочем, выбора у меня не было. Средств, чтобы нанять адвоката себе по вкусу, у меня тоже не было. Все мои активы во Франции захватила французская полиция — во всяком случае, так я полагал. После ареста и во время содержания под стражей о моей добыче не упомянули ни разу, а после освобождения мне, ясное дело, не вернули ни гроша. А здесь, в Швеции, я уж никак не мог добраться до какого-нибудь из своих многочисленных тайников.

Иэн появилась следующим утром вместе с миссис Кристианссон и герре Грэком. Она тотчас принялась допрашивать меня о преступной деятельности в Швеции, а Берген переводил её вопросы миссис Кристианссон, сидевшей тихо, лишь время от времени кивая.

Во время первых двух допросов я вёл себя уклончиво. Либо отказывался отвечать, либо отвечал «Не помню» или «Не могу сказать».

На третий день Иэн не выдержала.

— Фрэнк! Фрэнк! — воскликнула она. — С какой стати вы держитесь так замкнуто? Так уклончиво? Вы здесь, вас будут судить, и вам же будет лучше, если будете честны со мной. Нам известно, кто вы, известно, что вы натворили, а вам известно, что у нас есть доказательства. Так почему же вы отказываетесь говорить?

— Потому что не хочу угодить в тюрьму на двадцать лет, даже в такую замечательную, как эта, — напрямик выложил я.