Поймай меня (СИ)

Что могло так поменять отношение, первый же потек, от самовлюбленной харизмы. Подталкивал всячески. Неправильно сваливать всю вину на него. Себя мучить невыносимо. Срываюсь на нем, на ложке, летающей по краям чашки со стуком.

— Я тебе говорю!! — запинаясь и повышает голос, такого никогда не было — Я запрещаю!! Он тебя недостоин, поняла!! Я и ему все сказал и тебе.

— Сем, что случилось? Что за паника на ровном месте. Мы итак расстались — реагирую вяло и апатично, такая усталость наваливается, словно батарея внутри разрядилась.

Семен взрослеет на глазах, вдергивается, с истинно мужским нажимом давит на меня. Офигеваю от его напора и слов.

— Я собрал вещи и ты до понедельника едешь к ба. Я ей позвонил, предупредил. Это не обсуждается.

— Не забыл, что у меня здесь дела? Я больше бегать, ни от кого не собираюсь — решение даже меня поразило своей спонтанностью. Раскачивает, как на качелях вверх, вниз.

Такая карусель, голова кружится, в глазах сливается. Скорей бы этот день закончился, а завтра все забудется. Проснусь, и нет его, исчез. Все как раньше.

— Придется, знаешь какой он злой был — еще бы, это Семен с этим обликом впервые столкнулся, а мне свирепая мина знакома.

— Так выкладывай и хватит интриг. Ты может и умный, но видимо в этой части пробел.

— Ми, я тебя очень люблю. У меня же кроме вас с ба, никого нет, можешь послушаться и сделать, как я прошу, иначе тебе будет больно, а я не хочу.

— Сем, я знаю, и мне не больно. У Ромы семья, я видела утром, если ты об этом.

— Сестренка, блин, мне жаль — втягиваю губы, чтобы не всхлипнуть. Семен обнимает сзади, укачивая как ребенка.

Пару минут не могу выдавить и слова. Успокаиваюсь, ровняю внутреннюю тряску. Семен не должен заметить, начнутся стычки, в попытке защитить. А Рома в бешенстве себя не контролирует. Одно дело кидать в атаку чужого человека, и совсем не приемлемо близкого.

— Да ничего, их проблемы, сами разбираются, а вот перед глазами помаячу, пусть нервничает. Зря бабулю всполошил, теперь объясняться и врать, а я это очень не люблю.

— Ну, прости, я запаниковал.

Не помню, как добралась до кровати. Душ кипятком слизал холод и ощущение не реальности сегодняшнего дня.

Мы не вселенная.

Продолжает висеть в голове. Мы ей и не были. Я реву, просто бьюсь в истерики и глушу, утыкаясь лицом в подушку.

Сон уносит часам к трем ночи. Беспокойный, с метанием, а утром, последствия глупостей пробирают жаром. Температура почти тридцать девять.

На полторы недели я выпадаю из жизни. Прячась в объятиях болезни, как в спасении. Таблетки и слабость позволяют, забываться продолжительным отключением в спящий режим.

Семен не отходит от меня, набегами посещая институт, и отпаивает чаем. Еда ни в какую, не лезет в горло, скованное цепями ангины. Рада этому, стойко переношу недомогание, оставаясь в постели оправданно и без наводящих вопросов со стороны брата.

Глава 28

Норма понятие относительное. В моем случае, это доказано со стопроцентной вероятностью. Если физически я здорова. И справка из клиники, как официальный документ, твердит об этом синей печатью.

Душевное самочувствие ведет себя с точностью наоборот. Но я так понимаю, с этими вопросами не к терапевту. А этажом выше, к табличке психиатр.

Сильно скучаю, и продолжаю хотеть чужого мужа. Такая ясность в голове. И злость. На себя, на него. На весь мир, который к моему сожалению не совершенен.

Мышцы бугрятся, перекатываясь волнами под тонкой футболкой. Рома сидит, прислонив одно колено к земле и раскачивая колесо байка. Кожаная ткань брюк натягивается на бедрах. Вены, тугими прутьями, оплетают руки, стекая под браслеты на запястьях.

Едва не со стоном наблюдаю издалека. Вспоминаю эту жажду кипения тел. Как мы горели в объятьях друг друга.

Вдох. выдох. и вновь разряд.

Пробивает. Мощно. Искрит, как испорченная проводка терзая нервы, нахлынувшим возбуждением.

На улице ветрено и пахнет сентябрем. Горечью еще не облетевшей листвы. Наша весна закончилась, миновав жаркое лето. Дуновение прохладного воздуха, как легкие касания, тревожат еще больше. Сближают, образуя прослойку между нами. Я это чувствую. А он…

Как преступница ворую каждый его жест у другой женщины. Он ее, не мой. А нас будто и не было никогда. Каждый сам по себе.

От внутренней борьбы рождается ярость. Противостояние. Так сильно хочется прижаться, запустить пальцы в колючие волосы на затылке. Соединить губы, ласкать, питаться его вкусом. Не думать, целовать и потеряться в одуряющей дымке. Запутаться в его руках. Стать одним целым. Большим. Общим.

Становится нечем дышать, и дело совсем не перенесенной болезни. Грудь тесно сжимается, в позыве втолкнуть чистый воздух. Не получается, и легкие сдаются, застывая на полу вдохе. Услышав свое имя оборачиваюсь, бросая непослушную прядь назад

— Милана — Антон, с выражением искренней радости, подходит ближе, смущенно поглядывает, потом обнимает, целуя в щеку. Я отстраняюсь.