Поймай падающую звезду

Сейчас бы, с помощью ручья, следовало поскорее выйти на направление к тому размыву, по которому мы с асфальтированной дороги поднялись на тропу, ведущую к дому в горах. Надо всего лишь вместе с ручьем повернуть влево, и мы выйдем, куда следует.

Но ручей, как ни странно, не поворачивает влево, где должен был бы соорудить тот самый размыв, а уходит направо. И в то время как слева он спокоен и скуден водою, справа отчетливо слышится журчание и клокотание. Что же там еще?

Боюсь остыть, сидя на камне, и потому отправляюсь в путь. Все-таки иду налево. Там должен быть выход.

Прыгая с камня на камень, перебираюсь на другой берег, где, кажется, тропа поудобнее. Прохожу по ней с сотню метров, после чего вынужденно возвращаюсь на правый берег. Замечаю, что течение становится все беднее, и ручей превращается в прозрачные лужицы, практически непроточные. Еще два-три раза перебираюсь с одного берега на другой, и тут ручей исчезает. Он тек от холмика, похожего на нахлобученную шапку, и был виден, а тут вдруг исчез.

Я призадумался. Эта шапка передо мной ничего хорошего не обещает, и я возвращаюсь вниз по течению.

Так потихоньку добираюсь до места, где я вышел к воде, и продолжаю идти в ту же сторону. Но уже метров через пятьдесят натыкаюсь на крутые берега, что вынуждает скакать по ручью с камня на камень. Обогащенный какими-то подземными источниками, этот поток бурлит и клокочет, как будто приближается к водопаду, и там уж я точно не смогу через него перебраться. Сейчас он уже похож на настоящую речку, и если я пойду вдоль нее, то, наверное, выберусь на Градац, речку, что протекает через Валево. И, если останусь в живых, через несколько дней выйду к Валево.

Нет, направление на Валево — не мое. Какого черта я забыл в Валево! Возвращаюсь назад.

Вновь в подходящем месте перепрыгиваю через ручей. И — теперь передо мной настоящая гора. Скалистая, крепенькая и, конечно же, поросшая лесом. Теперь ничего уже перед собой не вижу, кроме высокой горы и чистого светлого неба. Где же это я оказался?

6

Ползаю по каменистой горе влево и вправо, отыскивая подходящий проход. Мне все еще кажется, если заберусь на вершину, то найду, по крайней мере, дорогу на Валево. А там уж совсем просто. Но через полчаса понимаю, что опять ошибся.

Два или три раза приближаюсь к самому краю обрыва. Его граница, кажется мне, всего в нескольких десятках метров отсюда, добрался — и все получилось. Смущает только то, что за обрывом простирается все тот же дикий пейзаж со скалами и толстенными соснами. Когда, продираясь сквозь кусты, я добираюсь до места, где кончается обрыв, передо мной вновь возникает пропасть. И где-то внизу, наверное, опять такой же ручей, и опять начинается подъем.

Я слышал, что в таких случаях хозяину может помочь собака. Схватишь ее за хвост, гласит легенда, и он вытащит тебя туда, куда тебе надо.

Зову Тузика. После некоторой паузы он является. С любопытством заглядывает мне в глаза. Он из тех псов с характером, которые не боятся человеческого взгляда и всегда открыто смотрят тебе в лицо.

Я разворачиваю его от себя и хватаю за хвост.

— Давай, Тузило, — говорю. — Веди меня. Пошли домой.

Он повернулся, удивленно посмотрел на меня и сел. Тяжело дышит от усталости, вывалил длинный язык.

— Давай, Тузен мой, пошли домой, — повторяю я, приподнимаю его и ставлю на все четыре лапы. — Пошли домой! Двигай!

Однако он воспринимает все это как шутку и, оскалясь, делает вид, что хочет меня укусить. Щелкает клыками и крутит головой во все стороны.

Вот что значит содержать избалованных, необученных собак. Хватаю его за влажную морду и подтягиваю к своей голове.

— Ты, Тузенбах, — говорю ему, — такой же умный, как и твой хозяин: ничего не понимаешь.

Пес все с тем же любопытством заглядывает мне в лицо.

Что же делать, думаю я. В какую сторону податься?

Понятия не имею, что делать. Если б хоть покурить можно было, страдаю я. Я как раз сейчас переживаю один из многочисленных периодов решительного отказа от табака, что всегда случается со мной в самый неподходящий момент. Если бы я еще курил, думаю, и у меня были сигареты, то прислонился бы к дереву, засмолил, и табачный дым прочистил бы мне мозги. А так я могу всего лишь развалиться на подгнивших листьях и иголках, призывать на помощь и рыдать. И дать альпинистам возможность лет через пять обнаружить себя в виде живописно оскалившегося скелета, зубастого и побелевшего.

Отдыхаю минут десять, после чего трогаюсь. На штурм неба! — как сказали бы знаменитые революционеры. Вперед, на бородатые ели и косматые сосны! Через камни и рытвины, и до, мать ее, победы!

7

Мне просто худо делается, как только представлю, какой путь предстоит проделать. Теперь он даже не трудный, но каменистый, и все по горам. Кому под силу одолеть эту полосу препятствий, состоящую из подъемов и спусков под пятьдесят градусов, когда приходится скакать, словно горный козел, с камня на камень? Куда смельчака выведет такая «дорога»? Что ждет его на вершине?