Поймай падающую звезду

Мало найдется людей, которые прошли его строгий заговорщический отбор. Кроме жены Софии, здесь оказались три-четыре родственные души, отобранные из секты постоянных наблюдателей, с которыми он познакомился на привычной площадке у озера. Далее, несколько приятелей, Хосам в первую очередь. И, наконец, та самая женщина, имя которой он никогда не упоминает в присутствии Софии, хотя оно ей хорошо знакомо. Они регулярно посещают его. Он ничего не скрывал от них в процессе расследования, с ними он делился своими наблюдениями о целебном воздействии птиц, и они стали для него настоящими внимательными собеседниками.

Да, да, доктор, уверяю вас, это совершенно точно. Концентрированное наблюдение за поведением лебедей гарантированно смягчает состояние тревоги, сердечную аритмию и нервозность. В этом я убедился на собственном примере, и это в любой момент готова подтвердить женщина, имя которой я никогда не упоминаю при Софии. Пусть вас не смущает обывательское убеждение домохозяек, что лебеди красотой и плавными движениями действуют в некотором роде как естественный седатив. Нет, напротив, эти чудесные птицы активизируют вас, заставляют думать, помогают вам решить такие проблемы, которые в других обстоятельствах вам никогда не удастся устранить. Например, соотношение действительного и несуществующего. Это мой вопрос, доктор. Действительно ли лебеди присутствуют в этом мире, думаю я, действительно ли существует сознание у лебедей, действительно ли они присутствуют в этом нашем мире? Или все же прочтение их деликатных знаков переносит нас в какие-то их собственные измерения действительности, которая нам доступна лишь частично, и потому мы трактуем ее совершенно произвольно. Это две параллельные реальности, доктор, разве не так, а ведь мы свою считаем единственно верной. Такими вопросами я задавался, наблюдая, как отстраненно они проводят часы между небом и водой, едва замечая серьезность земных обстоятельств, в недостижимой дали от нас. Но опять-таки, они вовсе не асоциальны, напротив, живут в стаях. Вот я опять и спрашиваю себя. То есть, думаю, смог бы я войти в их мир, и как?

Вы, доктор, наверняка скажете, что это обычная эмигрантская паника. Все у него перемешалось в голове, скажете вы. Но не надо, прошу вас, я не выношу эти песни о привыкании и адаптации, приспособлении, принятии, интеграции, включении, исключении, самости, слабости, понимании, ассимиляции, толерантности. Все это чистой воды риторика, говорю я вам. Проблема в чем-то другом.

И я в самом деле думаю, что хватит меня держать здесь. Я не утверждаю, что для меня это — потеря времени, я даже и думать не думал об этом. Мне было приятно побеседовать с вами, я вижу, вас интересует тема лебедей, и это прекрасно, но я очень отстал в своем расследовании. Поэтому я очень прошу вас как можно скорее отпустить меня домой, чтобы я смог заняться своими делами. И, пожалуйста, отметьте в справке решительно, что я абсолютно способен заниматься этим. Подчеркните, что я был здесь, у вас, только из-за их ухмылочек. Доктор, они просто уничтожают меня этими своими смешками, понимаете, уничтожают меня! Учтите, я не говорю — унижают, но уничтожают. Это совершенно разные вещи, причем очень разные, и они это хорошо знают. И еще, скажите, пожалуйста, сестрам и другому здешнему персоналу, чтобы они перестали меня постоянно расспрашивать о причинах смерти лебедей, я просто не могу выносить этого.

Радован Бели-Маркович

Возвращение Лазара Дражича

Поезд остановился у вокзала в Валево. Тут путь и заканчивался, рельсы были загнуты вверх и замурованы в бетонные балки, а вокруг простиралась продуваемая всеми ветрами равнина. Сыпал мелкий снег, тополя у складских бараков задумчиво уставились в небо, а издалека доносился протяжный зовущий голос; вероятно, лошадь его обладателя, пока тот справлял нужду у плетня, куда-то уволокла телегу. До родного села мне оставалось три часа пешим ходом. Из Валева легче всего выбраться по Мислопольской улице. Она идет по правому берегу Колубары, а у таможенного поста раздваивается: влево уходит белесый тракт на Лайковац, направо — размытая дорога, которая, огибая горы, подбирается к небу, почти под самые облака, к тому солнцепеку, в который понатыканы наши дома и хлева, так что я не сомневался: моя дорога — вот эта самая, размытая; мне вообще редко когда приходилось выбирать, и уж тем более место, где довелось родиться.