Поймай падающую звезду

Если Танасий малость получше всмотрится, то поймет, что уже не раз в жизни видел такой пейзаж, а это значит, что его жизнь печально повторяется. Если глянет он наверх, в крону дерева, то увидит, что торчит там Никодий, застрявший в ветках. Как будто в эту жару немного помутилось в голове. Он рассказывает о большом паводке, что ему прошлой ночью приснился. Снилось ему, как вода несет и дома, и людей, и скотину: «И все так вот парят над водой, и никто не тонет. И вдруг, откуда ни возьмись, ил появился и замутил воду. И тут Огнен оказался, худой и бледный, и одним махом бочку воды выпил. И ветер поднял его и унес в облака!»

— Дождемся мы дождя когда-нибудь? — спрашивает кто-то, а мы его и не видим. — Может, это болезнь Огненова всем нам проклятье? — Молодая девушка промчалась по дороге, заскочила к Стамене. А мы и не заметили, чья она. Не успела порог перешагнуть, как тут же вынула белую грудь и столкнулась с женщиной, у которой руки в тесте были, потому как она ржаной хлеб собиралась печь, и которая странно так на нее посмотрела.

— Выскочила у меня родинка среди ночи… Приснилось мне, как из нее кровь хлынула. А из раны свет пролился и всех нас осиял! Слышу звон в ушах какой-то и с ума схожу от него. Что-то с нами будет? — кричит девушка. Но нет ни на этот, ни на другие многие вопросы ответа, потому как молчит Стамена. Кто знает, может, его так и не будет никогда.

Ящерицы и шмели дохнут в этой всеобщей драме. Тебе их тоже жалеть следует. Скотина околевает, ее гонят на водопой к обмелевшей речке; а пока вернется, опять ее жажда мучит. О, что за напрасный труд эта жизнь! Общественные бидоны из-под воды печально стоят в нашем водосборнике, уже тронутые ржавчиной. Никто их не трогает, хотя есть еще самая малость на дне резервуара; все боятся заразиться жестокой отцовской болезнью. И никто больше не спрашивает у нас чугунную печку для обжарки кофейных зерен, которую привезли вернувшиеся из Воеводины. На дороге чуть выше нашего дома, на самой заре раздается песня. Кто-то лопается от здоровья и с радостью себя тешит.

Из отцовского закутка доносится табачный дух, вызывая желание закурить. Такой табак при всем желании спрятать не удастся. Отцовская трубка лежит на деревянном блюде — на дне ее скопились сажа и никотиновый яд. Он сегодня уже и припомнить не может Мията, который ему эту трубку привез из Дубровника.

Отец дернулся и застонал. Мать, как по сигналу, выскочила с большим жбаном на плече. Эта борьба с несчастьем — единственное, что еще позволяет ей жить. Она возвращается, неся комки снега, чтобы утолить отцовскую горечь и жажду.

Мой плач раздается с утра, но никто и не думает утешать меня. «Что это у вас малый днями напролет поет?» — кричит Шпиро, ухо которого прослушивает весь Биш.

Жесткими ладонями отец хватается за снег, как за спасательный круг. Он открыл рот, чтобы высвободить огонь, выгнать его изнутри. Глотает снег и прикладывает его к ране безостановочно. О, есть ли муки страшнее его мук? Боль опять охватывает его и разрывает горло. Мать склоняется над ним, жизнь бы отдала, если бы смогла. Вынимает левую грудь, чистую и белую, как летнее облако, подносит ее, словно к ребенку, и цедит молоко на рану. Точно как лик Богородицы над мучеником. Смешивается сукровица раны с белым молоком из материнской груди. Прикладывает к ней листы подорожника, лютика и полыни, смешанные с медом. Эти травы всегда вместе прикладывают. Так уж получилось, такими их природа создала. И в конце накладывает на рану цветы сушеные, которые прислал некий знахарь Салатич из Богдашича. Пока она все это проделывает с раной, треск в балках и стропилах разносится по всему дому. От него у всех нас кровь в жилах стынет. Догадывались мы, что он означает.

Нет больному лекарства. Погрузившись в тайны свои, попрятанные по углам и ящикам всего дома, утихомирился отец без слов и стенаний. Окоченело лицо его, сморщенное и пожелтевшее. Голова скатилась на правый бок, руки поднялись во взмахе — уловили они момент распятия.

Мать уже не плачет — стонет. Елисавета рыдает и печалуется, поминает предков (путая некоторые имена), заклиная их и требуя, чтобы они на том свете приняли отца как полагается. Упала на порог, и так, вся в черном, перекрыла дверь, и не дает никому ни войти, ни выйти.