Пойманное солнце

Национальное восстание однажды уже началось в Калькутте, и я чувствовал, что и на этот раз волнение, вызванное голодом, бесполезными смертями и социальной несправедливостью, тоже может начаться здесь, и столкновение, свидетелем которого я был, могло стать поленом, подложенным под кипящий котел.

В этот момент к нашему столику подошел мистер Гхош. Его лицо все еще сияло от радости.

— Очаровательная женщина, не правда ли, господа? — произнес Гхош.

Метрдотель с молниеносной быстротой распространил слух о том, как я поцеловал руку мадам Виджаянтималы; и когда мы вошли в прохладный зал ресторана, чтобы пообедать, сидящие за столиками зашушукались.

For a living [1]

Небо надо мной было покрыто сетью электрических проводов, натянутых между стенами и мачтами, и освещалось после наступления темноты огнями реклам, витрин и уличными фонарями. Я чувствовал, что постепенно приближаюсь к истине. Двенадцать дней значили немного в этом городе, даже если они казались бесконечными и были наполнены массой впечатлений, поток которых не иссякал. Собственно, мне нужен был отдых, и поэтому я отправился к Майдану, большому тенистому парку в центре Калькутты с музеем Виктории^{33} и современным ипподромом, который раньше служил для прогулок британских офицеров и чиновников; здесь они катались со своими «хиндустанскими возлюбленными» в элегантных дрожках, запряженных лошадьми, в то время как их супруги курили дома индийские трубки.

Еще немного, и шум торгового квартала остался позади. В Майдане не было пересекающихся проводов. Пройдя под кронами тенистых деревьев, я присел на скамью. Цветущие кустарники закрывали вид на зеленые равнинные луга, которые вели к берегу Хугли. Но даже здесь было невыносимо душно. Воздух, как губка, был пропитан влагой, но несмотря на это пели птицы, и их голоса заставляли еще более ощутимо воспринимать впечатляющую тишину.

Калькутта, столица Бенгалии, расположена на небольшой площади и потому перенаселена: на одну квадратную милю приходится 102 010 человек. За последние двадцать лет город приобрел мировое значение. Как магнит притягивал он мужчин со всех концов страны. Они оставляли свои семьи и приходили сюда «на заработки». Трогательная история, если проследить ее на отдельных судьбах. Они приезжали сюда, так как уже не могли жить дома, приезжали с надеждой найти в Калькутте работу, получить средства к жизни не только для себя, но и для своих родителей, жен и детей, оставленных в Бихаре, Уттар Прадеше или Ориссе.

Они были рады, если им давали работу, и соглашались на любой труд. Работали рикшами и грузчиками; были подсобными рабочими на джутовых фабриках и складах, чистили отхожие места и мели дворы перед храмами. Они выполняли какую угодно работу, а когда работы не было, находили какой-нибудь выход или умирали с голоду. Проходило несколько лет — и они становились сыновьями Калькутты. Джунгли улиц поглощали пришедших на заработки ради своих семей, город выжимал из них последние капли пота.

Безрадостно жили переселенцы без семей; того не-многого, что они зарабатывали, не хватало на поездку домой. Если они не хотели обречь своих близких на голодную смерть, то не могли позволить себе стать жертвами соблазнов квартала красных фонарей или других переулков с дешевыми проститутками.

В 1961 году шестьдесят два процента населения Калькутты составляли мужчины; в последующие годы соотношение немного выровнялось, но все-таки преобладание мужчин и недостаток женщин явились тем порохом, который способствовал вспышкам человеческих страстей, преступной торговле девушками, выстрелам сутенеров в темных переулках.

Они приехали сюда на заработки и тряслись над каждым заработанным пайсом. Они были скупы, жестоки, голодны, хитры, но имели великодушное сердце; у них проявлялись качества, о которых они и не подозревали, живя в обособленных деревнях. Где бы ни работали иммигранты — на джутовой прядильне или текстильном предприятии, на машиностроительном заводе или на корабельной верфи, на бумажной фабрике или в типографии, — они становились частью пролетариата, а самые упорные, самые бескорыстные, самые ловкие и храбрые из них боролись бок о бок с давно осевшими здесь рабочими Калькутты за осуществление своей скромной мечты.

Они приехали на заработки, и единственным родным местом в этом городе, который их удерживал и отталкивал, был почтамт. Они регулярно посещали его, чтобы послать своим близким с трудом сэкономленные рупии. Здесь перед кассовым окошком с решеткой терпеливо ждали робкие мускулистые люди, которым следовало бы воздвигнуть памятник перед музеем Виктории. Они доставали из узелков свои жалкие рупии, пересчитывали их перед служащими и полными страха глазами смотрели, как их деньги исчезают в черном ящичке.