Я взяла стекло из ее костлявых пальцев. Приблизилась к картине и стала смотреть через маленькую лупу. В стеклистом черном глазу светилось маленькое окно. Дюрер умышленно выдал себя. Действительно ли он держал зайца в своей мастерской? Было ли это отражением настоящего окна или оно тоже было вымышленным? А может быть, только оно и было настоящим, а заяц вокруг него лишь умело представленным воспоминанием? Может быть, это был просто вопрос техники, чтобы сделать взгляд живым? Но нет, подумала я, суть не в этом. Неважно, в каком пространстве находился некий заяц в 1502 году. Пространство было в нем, в этом зайце передо мной, навсегда. Только у нарисованных зайцев такое есть навсегда. Те, что живые, из крови и мяса, не стоят спокойно на месте.
Женщина рядом со мной меня не торопила, дала мне на него смотреть долго. У меня было чувство, что я исчезаю в этом маленьком заячьем глазу, через этот маленький заячий глаз. Ничего больше вокруг меня не существовало, только темнота и в ней – отражение крохотного окна. Через некоторое время я была уверена, что вижу там Лейлу. Она стояла за окном, с другой стороны, и что-то мне говорила. Нет, на самом деле нет. Это не была Лейла, это не была и Лела, и Лея. Это была ты. Я видела тебя в том окне. Ты что-то хотела мне сказать из середины немой акварели. Ты шевелила губами. Звуков я не слышала, но я их прочитала. Ты сказала: просто я хотела