Поймать жар–птицу

— Вот за это я тебя и полюбила, помимо всего прочего, — тихонько проговорила она. — Тебе не все равно, когда рядом кто–то страдает. Не зря на ферме тебя просто боготворят.

— Ты и сама имела там немалый успех… когда–то.

— Я знаю, мне нет прощения…

— Печально, но факт, — согласился Скотт и откинулся в кресле. — Что было, то было, но я приехал не затем, чтобы ворошить прошлое. Мы с Винни беспокоились за тебя. Одно время ты много для нас значила. Когда ты выйдешь из больницы, за тобой будет кому ухаживать? Ты, наверное, будешь в гипсе? Недель на восемь?

Макларен не мог отвести от нее глаз. Жар–птица со сломанным крылом…

— Если повезет, гипс снимут уже через шесть недель. — В ее словах не было и следа жалости к себе. — Скотт, у меня все будет нормально. Пусть Винни не волнуется за меня.

Его удивительные глаза сузились.

— Ты не изменилась. Я так и знал, что ты это скажешь. И все же — к кому ты сможешь обратиться?

На самом–то деле обратиться ей было практически не к кому. Она жила в мире балета, все ее подруги — балерины, такие же, как она, — были связаны жестким графиком выступлений.

— Я могу нанять кого–нибудь, — заявила Алекс решительно. В ее душе боролись гордость и страшная тоска по нему.

Скотт как–то весь напрягся.

— Ты должна знать, что Винни рвется исполнить, как она считает, свой священный долг. Твои родители доверили ей заботу о тебе. Она очень тяжело пережила наш разрыв.

Алекс беспомощно пожала плечами.

— Я пишу ей так часто, как могу.

— И она тоже тебе пишет. Это не тайна. Но ты не сообщила ей о травме.

— Не хотела огорчать. Я не думала, что об этом напишут в газете, да еще так пространно.

— Дорогая Александра, — сухо ответил Скотт, — ты знаменитость.

Алекс не знала, что на это ответить. Интерес газетчиков к ее особе явился для нее полной неожиданностью.

— Зачем же Винни показала статью тебе?

— Уж конечно не для того, чтобы меня порадовать. Я все–таки не садист какой–нибудь, — огрызнулся Скотт, запуская руку в свои густые иссиня–черные волосы.

— Я другое хотела сказать, — торопливо заверила его Алекс. — Но ведь ты хотел полностью порвать наши отношения.

— Извини, Алекс, но все было как раз наоборот, — холодно возразил он. — Это тебе приспичило сделать блестящую карьеру. Не могла же ты ожидать, что нормальный мужчина согласится отпустить молодую жену Бог знает куда. Может, у вас, женщин, это по–другому. Вы, кажется, умеете включать и выключать эмоции по мере надобности.

Алекс с трудом проглотила комок в горле.

— Я любила тебя, Скотт, любила всем сердцем.

Макларен быстро подавил мгновенно вспыхнувший гнев.

— Алекс, ты даже не знаешь, что значат эти слова. Может быть, когда ты осиротела, то решила больше никому не отдавать свое сердце. Ведь любить опасно. Кто не любит, тот не страдает. Выход простой — добиться, чтобы любили тебя. Всегда один целует, а другой только подставляет щеку.

Алекс смотрела мимо него в окно. За те годы, что она провела вдали от него, боль потери усилилась, а воспоминания становились все ярче. Она помнила каждую минуту, когда они были вместе; они всегда чувствовали одинаково, смеялись и грустили над одним и тем же. А лучше всего она помнила, как он в первый раз поцеловал ее. Его поцелуй превратил ее из школьницы в женщину, полную страстного томления…

Это случилось в день ее семьнадцатилетия. Винни устроила для нее бал в большом зале. Гости съехались со всех концов страны: знакомые с отдаленных ферм, городские друзья, весь клан Макларенов. Даже мать Скотта, красавица Стефани, питавшая пристрастие к блестящим сборищам, добилась приглашения.

То был волшебный вечер. Полный триумф. Алекс действительно была королевой бала в своем сверкающем платье из переливчатой шелковой тафты цвета топаза, с пышной юбкой, подметавшей пол и разлетавшейся волнами во время танца. Среди гостей было много молодых людей, красивых, мужественных, но Скотт притягивал ее взгляд, словно пламя в сумерках. Когда она увидела его в вечернем костюме, у нее сердце перевернулось в груди. Она была просто околдована. С того самого дня, когда она впервые приехала в Мейн–Ройял, Скотт обращался с ней как с обожаемой двоюродной сестричкой. Он был бесконечно добрым, терпеливым, снисходительным. Лишь несколько раз он проявил свою стальную волю, когда она пыталась преступить пределы, поставленные ей из соображений безопасности. Разумеется, он всегда бывал прав, но при этих стычках Алекс каждый раз испытывала тайную радость. Ей нравилось поддразнивать господина и повелителя, испытывая его терпение.

В тот вечер возле Скотта, как обычно, вился рой восторженных дам, изнывающих от желания хоть ненадолго привлечь к себе его внимание. Поймать такого мужчину — это же мечта!