Поименное. Незабытые лица (сборник)

Ирина Емельянова Поименное. Незабытые лица

* * *

От автора. Незабытые лица

«Утро туманное, утро седое…» – начинает Тургенев свое знаменитое стихотворение. Да, сквозь почти непроглядный туман не различишь теперь те «частички бытия», паутинки быта, снежинки во вьюге, которые составляли воздух времени.

Теперь, из некоторой дали
не видишь прошлых мелочей,
и время сгладило детали…[1]

Если теперь начинать писать «мемуары», то неизбежно что-нибудь присочинишь, невольно подставишь под стершееся в памяти впечатление новый образ, придумаешь даже якобы бытовавшие «словечки обихода» – мемуаристам ли этого не знать! Поэтому я решила просто собрать свои старые статьи и очерки, посвященные разным людям, своего рода «портретную галерею», разбросанные по разным журналам (да и газетам!), как русским, так и зарубежным, в одну книгу. Это и юбилейные заметки, и часто, увы, некрологи, и отрывки из воспоминаний, опубликованных «по случаю», в них чувствуется непосредственность, достоверность общения – они написаны еще «по живому следу».

«Нивы печальные, снегом покрытые…» – продолжает Иван Сергеевич. Да, это следы на снегу, и чтобы их окончательно не запорошило – я имею в виду именно «паутинки быта», – предлагаю читателям рассказы о людях, не только оказавших влияние на мою жизнь, но иногда просто промелькнувших – ярко и запоминаемо. Воспоминания о Пастернаке, Шаламове, Ариадне Эфрон я не включила в этот сборник, они не раз публиковались, достаточно хорошо известны – «Легенды Потаповского переулка». А на этих страницах – мои учителя, сокурсники, друзья по лагерному прошлому. В кругу знакомых нашего дома в Потаповском было немало интересных оригинальных людей, «забегавших на огонек». Нет, это не «лица, давно позабытые», это «незабытые лица».

Дабы избежать иерархии, обращаюсь к старинному справедливому принципу – располагаю их в алфавитном порядке!

Поименное перечисление… «Поименное» – так называлась последняя книга Вадима Козового, поэта, философа, переводчика, чей жизненный путь оборвался слишком рано. Во многих стихах этой книги звучит тема памяти, трагедия неизбежного забвения. Он писал (задолго до своего реального конца) о «девчоночке, задувшей излишнюю свечку горя на забывающем меня подоконнике под резцом нерасчисленных звезд», и мне хотелось, нарушив алфавитный порядок, завершить этот сборник текстами, посвященными Вадиму, человеку, на долю которого, может быть, выпало немало горя, и чья свечка погасла до времени, но ее свет еще доходит до нас.

И пусть откликнется – через десятилетия – эта память в названии моей книжки, пусть она тоже будет «Поименным», ведь, как писал Вадим в своих стихах – «поэзия – кратчайший путь между двумя болевыми точками. Настолько краткий, что ее взмахом обезглавлено время» («Мелом и грифелем», «Прочь от холма»).

Кроме опубликованных текстов я иногда привожу выдержки из своих дневников, они дополняют рассказ живыми подробностями, в них «незабытые лица» говорят своими голосами.

Время и место публикаций указывается.

Париж, 2016

Айги. «Гена Лисин – Геннадий Айги»

В конце октября 1958 года Борису Леонидовичу Пастернаку была присуждена Нобелевская премия по литературе. Известно, как отреагировала на это отличие советская власть – началась исступленная травля – в газетах, по радио, на писательских собраниях… Определенная «правоверная» часть студентов Литературного института, где я тогда училась, устроила демонстрацию с плакатами «Иуда, вон из СССР!». Некоторые, особенно ретивые, рвались даже поехать в Переделкино, чтобы учинить погром на пастернаковской даче.

В один из таких «ветхозаветных», по словам Пастернака, вечеров, помню, мама сказала:

– Сегодня вечером я не смогу вырваться в Переделкино. Но нельзя, чтобы Боря один ходил по поселку. Попроси Гену Лисина (он тогда еще не был Айги) съездить, подежурить возле дачи.

Геннадий Айги. Середина 1970-х годов

– Мама, но Гена такой маленький, слабый! Его побьют. Пусть лучше Митя (мой брат) поедет.

– Ты ошибаешься. Гена очень сильный.

Она была права. Гена Айги действительно был очень сильным человеком. Чего, например, стоила его победа над французским языком! Какая нужна была воля, чтобы человеку, родившемуся в чувашской глубинке, настолько овладеть чужим языком, чтобы прорваться не только к тонкостям самой сложной авангардной французской поэзии, но и самому писать стихи по-французски!