Пойми

— Долго ты еще будешь над бедняжкой глумиться? — послышался противный голосок Фифи. — Она тебе верит. Смотрит глазами преданной собачонки. Надоело. Мне это противно.

— Тихо. Нашла место. — отозвался Крис Вилсон.

— Самое лучшее. — парировала ем собеседница. — Я видела, как Идемси поскакала разбираться с мишурой на завтрашний праздник. Здесь никого. Нам не помешают.

Я закрыла рот рукой, боясь даже вдохнуть громко.

— Чего ты от меня хочешь? — рысился на нее Крис. Его голос не имел ничего общего с тем, что я слышала, когда мы были вдвоем.

— Конкретики. Когда уже ты прекратишь свой фарс?

— Твое какое дело? Мое развлечение — мои правила игры.

Меня начинало мутить. Внутренний голос подсказывал мне, что темой их беседы являюсь — я.

— Когда ты это начинал, ты сказал, что долго это не продлится. И что теперь? — взвизгнула Фифи. — Неужели, ты и вправду в нее втрескался?

— Успокойся. Завтра всему придет конец.

— Ты должен был пойти со мной на бал. — хныкала Фибс.

— Так надо. — уже рычал Крис. — Не мешайся.

— Ладно. — пошла на попятную девушка. — Скажи лишь одно.

— Что? — недовольно пробурчал парень.

— Ты меня любишь?

— Да, кисуля. Ты несравнима! А теперь нам стоит поспешить, дабы не вызывать лишних подозрений. Я ведь официально встречаюсь с милашкой — Сонал. Послышался смачный чмок. И парочка удалилась так же быстро, как и появилась. Послышался скрип закрывающейся двери.

Слезы подступили к глазам. Ком в горле не давал вдохнуть. Перед глазами образовалась пелена и все стало расплывчатым. Я судорожно сжимала в руках «Историю ядов…» и очень сильно злилась на себя, на свою непроходимую тупость и наивность. Меня ведь предупреждали, а я… А я лоханулась, как последняя дура. Не было никакой любви и красивой романтичной истории… Все это было фарсом. Только зачем? Зачем? И я выбежала вон из душной комнаты, где мне стало не хватать воздуха.

Я бежала по коридору, не особо разбирая дороги. Бежала и все, тут!

Со скоростью загнанной лани, я ворвалась в кабинет мистера Плифула и обрушила ему на стол его вожделенную книжецу. А ведь минуту назад хотела приберечь для личного пользования, так сказать, для ознакомления и применения трудов на практике. А по простому — отравить двух мерзких гадин, которые успешно находились в нашей школе, выдавая себя за нормальных людей.

Ошарашенный моим неадекватным поведением (глаза на выкате, ноздри шумно вдыхают воздух, а лицо приобрело оттенок переспевшего баклажана), мистер Плифул решил поинтересоваться причиной моего состояния. Ха, сейчас! Ага! Так я ему и выдала! Ляпнув что-то про внезапную головную боль и что-то про отсутствие сил терпеть ее, я отпросилась с двух последних уроков и понеслась домой.

Путь, который в нормальном темпе я преодолевала за десять минут, сейчас же преодолела в рекордные три минуты. Неслась я словно на пожар. По дороги мне встретилась Эми. Подруга пыталась вовлечь меня в разговор, но я пронеслась мимо нее очень быстро, толком даже не поняв тему. Надеюсь, она обиделась на меня несильно. Потом она все поймет, когда я ей расскажу.

Вылетев сверхзвуковым самолетом за территорию школы, я немного сбавила темп. Я шла теперь намного тише. В моей голове роилась огромная куча мыслей. Одна была хлеще другой.

С одной стороны, мне следовало подойти и спокойно доложить Крису, что его затея провалилась и я все это время играла, а не влюблялась в него по-настоящему. Но она не проходила не одну мало-мальскую проверку. Во-первых: я не знала точного плана действий и что конкретно он хотел завтра устроить на балу. А о том, что феерическое завершение сего представления под названием «соблазнение идиотки» должно было быть на балу — я не сомневалась. Крис был позером. Я же была полной дурой. Во-вторых: я бы не смогла так нагло врать ему в лицо, как это делал он. Я его любила. С моей стороны не было ни капли обмана. В-третьих: уже было достаточно и, во-вторых.

Это в первые минуты, после того, как я все узнала, мне хотелось забиться в дальний угол и рыдать, жалея себя таким образом. После прогулки домой и тщательного обдумывания всего со мной произошедшего, я решила — я не доставлю удовольствие Крису. Он не будет видеть моих испуганных глаз и поникших плеч на балу. Я не ринусь подальше от любопытных взглядов, которые будут наблюдать весь завтрашний «театр высокого искусства». Моя боль — лишь моя. Ее никто не увидит, даже Эми.

У меня было желание (чего греха таить) пожаловаться на свою горькую долю подруге. Но я взяла себя в руки и с приказом: «Соберись, тряпка!», удавила эту идею еще в зародыше.