Поиск

— Конечно, о вампирах. Ведь я воин, о чем еще я еще могу рассказать? Разве они тебе не интересны? Ты, как-никак, советник Жрицы Царсины.

— Я не хочу обсуждать их в постели с тобой.

— Мы уже не в постели.

— Поговорим о другом.

Ноэ надела второй сапожок.

— Чувствую, ты не в настроении. Загляну попозже. Следующей весной, например.

— Помню, что воинам не желают удачи.

— Ты будешь ждать меня?

— Так же сильно, как ты будешь хотеть сюда вернуться.

Эрфиан лежал, глядя в потолок шатра и слушая удаляющиеся шаги Ноэ. До рассвета было еще далеко, но спать не хотелось. Он попробовал задремать, повертелся с боку на бок и пришел к неутешительному выводу: уснуть не получится. Эрфиан встал, оделся, нашел кувшин с крепкой травяной настойкой и наполнил кубок, но не сделал ни глотка. Он сидел, подперев голову рукой, смотрел на едва теплившиеся огни масляных ламп и думал о том, чего ему хочется больше: чтобы утро поскорее наступило — или чтобы оно вообще не наступало.

* * *

Снова поселившись в деревне, он полюбил ночь еще сильнее, чем раньше — она приносила тишину и возможность поразмышлять. Эрфиан часто стрелял из лука в ночном лесу, проверяя, не утратил ли способность видеть в темноте, плавал в озере под луной. Он приобрел все, о чем когда-то думал как о несбыточной мечте. На советах он сидел по правую руку от Царсины, и говорить ему приходилось редко, по крайней мере, громко, но и сама Жрица, и Оден с Эдной, и их дети относились к нему с уважением. Вместо кожи, которая за время путешествий стала привычной, он носил бархат и шелк, мог купить все, что пожелает, получить любую женщину, которую захочет. Весна сменяла весну, молодой Агар нашли мужа, Айша и Самир обзавелись первыми детьми. Сестры в один голос говорили брату, что ему присмотреть себе хорошенькую эльфийку. Эрфиан отшучивался, говоря, что ждет ту единственную женщину, которая ему предназначена, а она запаздывает.

В его теперешнем мире не было ни опасных приключений, ни встреч с удивительными существами, ни сильных чувств, будь то радость или боль. Жизнь напоминала спокойную реку, которая течет по равнине: завтраки, обеды, ужины, праздничные пиры, танцы, развлечения, фрукты, кувшины, полные вина. Из мирной картины выбивалось только одно существо — Нориэль. Со Жрецом происходило что-то странное. Сначала это заметил Эрфиан, близко общавшийся и с ним, и с Царсиной, а потом и остальные.

Нориэль все чаще высказывался на советах, больше не заикался и не думал краснеть — улыбался и вел себя так, будто уже стал Жрецом. У него изменилась походка, он держал спину ровно, расправлял плечи, и теперь все видели, что он почти на голову выше отца. На праздниках он без стеснения отплясывал возле костра в компании молодых эльфиек и беззастенчиво улыбался им. Как-то раз Эрфиан, возвращавшийся из леса на рассвете после ночной прогулки, увидел Нориэля в компании нескольких воинов и открыл рот от удивления: Жрец управлялся с парными клинками так, что позавидовал бы любой.

Царсина наблюдала за происходящим с загадочной улыбкой. За это время она успела выносить еще одного ребенка от неизвестного воина, которого отдали в семью Хлои, служанки Жрицы. Мальчик, нареченный Деоном, быстро научился ходить и говорить, и, когда он встретил шестую весну, первый воин Хаддат взял его в ученики. Эрфиан наблюдал за малышом не без любопытства. До него темного эльфа со странной внешностью он видел только в зеркале: у Деона были серебряные волосы и ореховые глаза.

Жизнь, в которую закралось счастье, закончилась в тот вечер, когда один из первых воинов принес матери Эрфиана медальон ее мужа и сказал, что он больше не вернется домой.

Айша и Агар проплакали до утра, а потом тихо ушли в тот угол шатра, где спали в детстве, и задремали, крепко обнявшись. Мать сидела, прижав к лицу плащ отца, и за всю ночь не произнесла ни слова. Эрфиан впервые увидел ее слезы — она не рыдала и не всхлипывала, они просто катились по ее щекам и падали на грубую ткань плаща. Он знал, что должен что-то сказать, чувствовал ее боль, как и тогда, в тот день, когда сообщил о своем уходе, но и понятия не имел, что нужно сделать или сказать.

Утром мать ушла, а под вечер вернулась. Сестры уже проснулись, и она сказала им всем, что не хочет оставаться в деревне. Уйти искать — так говорили вампиры и высшие эльфы. Они отправлялись в путешествие и однажды засыпали навсегда, а потом превращались в серебристую пыль. Ни Айша, ни Агар, ни Эрфиан не сказали ни слова. Они понимали, что мать решения не изменит, а уговоры причинят ей лишнюю боль.