Поиск-81: Приключения. Фантастика

Извозчик похлопал по ящику:

— Руки аж оттянуло! Прибавить бы надо против уговору…

Якубов настороженно покосился на Рысина, промолчал.

Гул на западе начал стихать.

— Славен Христос, — извозчик перекрестился. — Кажись, отогнали!

Рысин поднял руку вверх, повертел ладонью туда-сюда, словно определяя направление ветра:

— Ветер западный. Может, и в самом деле отогнали.

Якубов ушел во двор, крикнул оттуда:

— Лизочек, а где мешки?

— Все переложено в ящики, — сказала Лиза.

Рысин посмотрел в сторону тюремного сада — Костя был уже совсем близко.

Извозчик отвязал вожжи:

— Вон как нагрузились-то, барышня. Все сиденье, поди, дорогой обдерем… Прибавить бы надо против уговору!

— Лизочек, посуда тоже в ящиках? — Якубов помедлил у ворот.

— Разумеется…

Извозчик залез на козлы:

— Ну, поехали, что ль?

Якубов попробовал отодрать рейки верхнего ящика. Рейки не поддавались. Осторожно вытягивая револьвер, Рысин шагнул к нему:

— Ваше оружие!

Якубов оторопело уставился на него, потом перевел взгляд на револьвер, который Рысин прижимал к подреберью, и тут же овладел собой:

— Это недоразумение. Угодно взглянуть мои документы?

— Ваше оружие! — повторил Рысин.

Якубов оглянулся, увидел подбегавшего Костю, и разом его смуглое лицо сделалось матово-желтым. Пригибаясь, он метнулся к воротам. Судорожным движением рванул из кармана наган.

Костя успел схватить Якубова за запястье. Наган с гулким треском вихнулся в его руке, и в эту минуту в конце улицы показался патруль — двое солдат и офицер. Офицер что-то неразборчиво прокричал и побежал вперед. Костя вырвал у Якубова наган, прицелился.

— Зачем? — крикнул Рысин.

Но Костя уже нажал на спуск. Еще. Еще.

Солдаты сбросили с плеч винтовки. Передний припал на колено, прижался щекой к прикладу. Плоский фонтанчик пыли косо брызнул возле колес.

Рысин подтолкнул Якубова к пролетке:

— Лезьте! Живо!

Патрульные придвинулись к забору, выстрелили еще несколько раз. Одна из пуль расщепила верхушку штакетины. Извозчик, даже не пытаясь укрыться, оцепенело наблюдал происходящее. Лиза побежала к дому, и сразу распахнулось окно — то самое, под которым ночью Рысин сидел в кустах сирени, отлетела занавеска. Из комнаты хлестнул выстрел. Пуля с глухим чмокающим звуком впилась в кожаное сиденье пролетки — чопп! Извозчик, опомнившись наконец, заорал:

— А-а-а-а!

Лошади понесли.

Рысин бросился к пролетке, уцепился за верх. Его проволокло по земле, потом он подтянулся и, распластавшись на ящиках, вырвал у извозчика вожжи. Попытался остановить лошадей и не сумел.

Обернулся:

— Костя-а!

Из окна еще два раза сверкнуло. Костя схватился за плечо, а Якубов, не успев добежать до ворот, вдруг подломился, словно его ударили в поясницу, запрокинулся назад, прижимая руки к горлу. Зеленые обшлага окрасились темным.

24

Лера вернулась в музей, заперла дверь. В голове вертелся детский стишок: «Вот идет Петруша, славный трубочист. Личиком он черен, а душою чист. Нечего бояться его черноты, лучше опасаться большой красоты…» Она поднялась на второй этаж, постояла у окна. «Красота нередко к пагубе ведет, а его метелка от огня спасет!» Этот стишок у них с мамой был вроде пароля. Мама говорила, что его еще покойный отец любил распевать. Теперь только одна Лера во всем свете и помнила, наверное. Кому еще нужно помнить такую чепуху! А у них это был знак, семейный девиз — так вернее, пожалуй. Она его всегда будет помнить, этот стишок. И детям своим велит выучить, если будут дети.

У них с Костей тоже был тайный знак, хотя сам Костя и не догадывался об этом.

Лера раскрыла шкафчик, где лежали тома «Пермской летописи», подшивки журналов «Земская неделя» и «Фотограф-любитель», взяла с полки маленькую деревянную трубку с обломанным чубуком. Трубка вырезана была в виде птицы с вислоухой собачьей головой и чешуйчатым разведенным рыбьим хвостом. Когда-то ее случайно обнаружил Костя, роясь в музейном хламе. Он считал, что на трубке изображено божество древних персов, Сэнмурв-Паскудж, прообраз трех стихий — земли, неба и воды. Такое же изображение было на одном из блюд коллекции Желоховцева. И Костя хотел думать, что трубку эту вырезали уже здесь, на Урале, по изображениям на серебряной посуде, а не завезли с Востока. Это ему очень было важно. Он даже собирался отнести трубку опытному столяру, чтобы тот определил, из какого дерева она сделана — из местного или тамошнего, персидского.

Костя показывал трубку Желоховцеву и просил Леру передать ее в университетскую коллекцию. Собственно говоря, трубка эта никого, кроме Кости и Желоховцева, не интересовала и даже не значилась в музейных каталогах. Можно было без всяких хлопот, ни с кем не объясняясь, просто взять и подарить ее Косте. Но Лера не подарила. Она сразу для себя решила, что это и есть та самая вещь, которая будет напоминать ей о Косте. И слава богу, что не подарила! В феврале он исчез из города внезапно, ничего не оставив на память. А ей, как всякой женщине, нужен был какой-то залог. И Косте нужен не меньше, чем ей, хотя он и не знает об этом.

Может быть, потому он и вернулся, что трубку эту она ему не подарила, не поддалась искушению…