Поиск-81: Приключения. Фантастика

Рысин отстранился, посмотрел на нее с видимым удовольствием.

В его рисунке была та логика обстоятельств, которую все время затемняли всякие мелочи. Машинистка Ниночка со своим «ремингтоном», летящий над городом тополиный пух, гудки уходящих на восток эшелонов и орудийный гул на западе, платок с двойной каймою на плечах у Лизы, синяя — почему именно синяя? — тетрадь Свечникова — весь этот невнятный и вместе с тем странно значительный язык жизни уступил место ясному, строгому коду геометрических фигур, цифр и стрелок.

Особенно много стрелок — сплошных и пунктирных — сходилось к человеку, которого Рысин обозначил на схеме буквой «икс».

27

Рысин нашел Желоховцева возле главного университетского подъезда, где тот вяло распоряжался погрузкой книг на подводы. Погрузка книг — дело нехитрое, особых указаний не требующее, и видно было, что Желоховцев занялся им от тоски. Заняться-то занялся, но и отдаться этому делу всей душой тоже не может — томится.

Они прошли в замусоренный вестибюль, по которому сновали студенты и служащие с пачками бумаг, связками книг, ящиками, кулями и физическими приборами. Лазарет уже эвакуировали. Сквозь раскрытую дверь виднелась груда грязного белья на полу, голые продавленные койки. На плакате с похожим на Али-Бабу большевиком пририсована была под носом у казака аккуратная фига.

Швейцар стоял у окна, приставив к глазу подзорную трубу.

— Едете? — спросил Рысин.

Вопрос был пустой, и Желоховцев надменно поднял брови:

— Эвакуация университета решена давно. Вчера вечером ректор сделал окончательные распоряжения.

— И куда же?

— Пока в Томск.

Рысин отметил это «пока».

Они сели в старинные кресла с шишечками, сиротливо стоявшие у стены и, как видно, тоже приготовленные к отправке.

— А как же коллекция?

— Мои научные интересы ею не ограничиваются, — все так же надменно проговорил Желоховцев. — А у вас есть сообщить мне что-то новое?

Рысин вспылил:

— Вы так об этом спрашиваете, как будто я — главное заинтересованное лицо!

Сказал и понял, что так оно и есть, наверное. Слишком многое слилось для него в этом деле, которое уже и делом-то перестало быть, стало жизнью, судьбой. Он взялся распутывать клубок, у которого много концов. У всех, кто запутал его, была своя ниточка, свой интерес. У Желоховцева — наука, тема. У Сережи Свечникова — любовь к учителю. У Якубова — корысть. У Леры — Костя. У Кости — идея. У «икса», несомненно, тоже какой-то интерес был, хотя и неизвестно какой. Один он, Рысин, не имел в этом клубке ни ниточки своей, ни выгоды — какие уж там выгоды! Он только справедливости хотел, ничего больше.

— Я не верю, что вы отыщете коллекцию, — сказал Желоховцев. — Я не хочу знать, кто убил Сережу, этим его не воскресишь… Я уезжаю!

Рысин помолчал.

В этом неустойчивом дурацком мире он, бывший частный сыщик с ничтожной практикой, недоучка и неудачник, а ныне и вовсе непонятно кто — то ли прапорщик из военной комендатуры, то ли красный агент, — представлял собой правосудие. Не убогое правосудие Тышкевича, а настоящее, то, каким во все времена хотят видеть правосудие честные люди. И он имел на это право, потому что не думал ни о чем, кроме справедливости. Он был потерпевшим, следователем, прокурором и адвокатом в одном лице. Присяжные заседатели кричали в нем на разные голоса… Он и приговор вынесет, если нужно, и это теперь не будет самосудом. Вот только кто приведет этот приговор в исполнение?

— Вы уезжаете, потому что подчиняетесь приказу ректора, или по внутреннему убеждению? — спросил Рысин.

— Я слишком прочно связан с университетом. Без него я ничто… Да и красные как сила не внушают мне особого доверия. Хотя, должен признать, среди них попадаются и порядочные люди.

— Например, Трофимов.

— Например, он, — Желоховцев вызывающе поглядел на собеседника. — Я лично не знаю ни одной партии, которая бы на все сто процентов состояла из подлецов. Или, напротив, альтруистов… Из этого ровным счетом ничего не следует.

— Григорий Анемподистович, сегодня в перестрелке Костя ранен и, по-видимому, арестован.

— Я тут ни при чем, — быстро проговорил Желоховцев. — Что ему грозит?

— Самое худшее… Но вы можете помочь.

«Я не могу его бросить, — подумал Рысин, словно оправдываясь перед самим собой. — Я не хочу его бросать!» Он с ужасом осознал вдруг, что и у него появилась в этом деле своя выгода.

— Каким образом? — напрягся Желоховцев.

— А когда вы должны уехать? — Рысин ответил вопросом на вопрос.

— Завтра вечером.

— Тогда у нас еще есть время.

— Простите, но какое вам дело до Кости Трофимова? — Желоховцев только сейчас уразумел всю несуразность этого диалога. — Я не скрываю своего сочувствия к нему, он мой бывший ученик. Но вам-то что, расстреляют его или нет?