Поиск-82: Приключения. Фантастика

— Вот видите! Вот видите! — Крошкин нервно шмыгнул носом и достал платок. — А для чего он служит? Не бойтесь, говорите всю правду, я выдержу...

Так славно грело солнце, голубело небо. Кулагину совершенно не хотелось влезать в медицинские подробности.

— Да как сказать... Для выработки иммунитета. Лимфоидные фолликулы...

Крошкин сокрушенно всплеснул короткими ручками, поняв по-своему.

— Значит, правда! Мне так и говорили: влияет на мужскую силу... Что же теперь делать, а? Я-то рассчитывал — все еще впереди: жена, дети. Не спешил с этим, откладывал, потому как, сами видите, человек я серьезный, не хочу жить по-птичьи в трех веточках на сучке. Семья должна иметь основание — дом, деньги, обстановку; чтоб женщина была хозяйка и мать, а не товарищ по упряжке. Правильно? Но ведь, кроме всего этого, и ночная забота существует, ее со счету не скинешь. Это, как вы говорите, — природа. А куда я теперь без нее, без этой природы? Все кричат: медицина, самая передовая, общедоступная. Удружили вы трудящемуся человеку с этой общедоступной.

Кулагин остановился и оторопело поглядел на своего спутника, с трудом удерживая смех. Вот ведь дремучее невежество!

— Вы не волнуйтесь, Егор Петрович. Если ваш червеобразный отросток был воспален, то он оказывал, наоборот вредное воздействие, и теперь должно быть даже лучше, чем до операции.

Крошкин воспрянул духом, повеселел. Опасения, что на нем завершится древний род Крошкиных, было рассеяно; настроение повернуло на сто восемьдесят градусов.

От лесной дороги ответвлялась тропинка, Даже не тропинка, а след в жухлой прошлогодней траве. И здесь Крошкин вдруг остановился.

Оглядевшись с таинственным видом по сторонам, хотя, кроме них, на дороге никого не было, он припал к уху Кулагина и, брызгая слюной, зашептал:

— Очень благодарен вам за консультацию. Камень с души сняли. По этому поводу есть у меня одно предложение. Мы с вами теперь вроде бы холостые парни. Знаете, как на Украине говорят, — парубки. Тут неподалеку дом отдыха. Приметил я в нем двух дамочек — ну сразу видно: скучают страшно. Конечно, не высший сорт, без шика, но фигурки, ножки, маникюрчик, педикюрчик — все на месте. А на безрыбье, как говаривал один мой друг по лесосплаву, и сам раком свистнешь. То, что они на меня глаз положили — я это чувствую всей кожей. А пара на пару — что может быть лучше?

— Нет уж, извините, — перебил Кулагин. — В таких делах я не товарищ. И по натуре, и вообще...

— Ну, а мне без аппендикса, надеюсь, пойдет на пользу, — засмеялся Крошкин и, помахав рукой, скрылся.

Не успела исчезнуть его белая полотняная кепочка, как Кулагин услышал за спиной чье-то дыхание и обернулся. Перед ним стоял Марфин. Только совсем необычный Марфин. Кричащий оранжевый замшевый пиджак, «фирменные» джинсы, дымчатые очки на пол-лица — пижон!

Кулагин зажмурился и резко открыл глаза — видение не исчезло. Так вот на какую встречу намекал Николай.

— Ну и как он? — еще не справившись с одышкой, спросил капитан, уверенный, видимо, что доктор вовлечен в задание.

— Что как? — оторопел Кулагин.

— Не раскрылся? Выяснили вы что-нибудь?

— Н-нет. Болтливый, откровенный, но... не похоже, чтобы он был способен...

— Если бы по внешнему виду да по поведению можно было определить, кто на что способен, учителям и милиции нечего было б делать. Ладно я побежал. Будете звонить Николаю Павловичу, передайте... впрочем, я сам.

Марфин затрусил по узкой тропинке, раздвигая на бегу мокрые после ночного дождя ветки сосенок; вначале видны были темные полосы на его пиджаке, потом лишь оранжевое пятно, потом и оно затерялось в зелени молодой хвои.

Крошкин не спеша подходил к высохшему болоту. Тропа вилась меж покрытыми желтой травой кочками. Белым частоколом там и сям торчал обломанный хилый березняк. Было тихо, только впереди предупреждающе кричала сорока. Возле сосен на бугорке прогрелся песок и, казалось, звал: не спеши, присядь, задумайся.

Но Крошкин рефлексией не страдал и в мягкий шепот природы вслушиваться не хотел. Пройдя болото, он поднялся на увал, остановился и, обернувшись, долго глядел в сторону «Соленого лимана». Никто не появлялся на тропе. Тогда Крошкин резко свернул в ложбину и, продравшись сквозь кусты черемухи, мелкий осинник, опутанный хмелем, остановился около старой, метра полтора в обхвате, березы; у самой земли в стволе чернело дупло. Он наклонился было и вдруг услышал, нет, почувствовал: по тропе идет человек. Да, конечно же, кричала сорока. Может быть, случайно, но, может быть...

Выбравшись обратно на тропу, Крошкин побежал. Ноги пружинили в сухом мху, цеплялись за сучья, сердце колотилось где-то в горле, язык — словно наждак, но он бежал долго и упорно, сколько хватило сил, и только перед выходом тропы из леса, вильнув в кусты, замер. Долго сидел неподвижно, сдерживая ладонью взбесившееся сердце, покусывая пересохшие губы. Но на тропе так никто и не показался.

«Дела-а, — он обозлился на себя. — Так и с катушек соскочить не долго. Совсем спятил со страху».