Поиск-82: Приключения. Фантастика

В «Сосновом», когда Крошкин рылся в ящике для писем, какой-то мужчина в оранжевом замшевом пиджаке соболезнующе обратился к нему:

— Что с вами? Вам плохо? Может, к врачу проводить?

— К черту врачей! — огрызнулся Крошкин. — Без них тошно. Магазин, не знаете, до скольки открыт?

— А там сегодня не продают, — заметил сострадалец. — Воскресенье. Но, если вы не против, у меня кое-что найдется. Составите компанию?

Дни шли, а от Пряхина не было ни письма, ни звонка. Марфин тоже больше не показывался, Крошкин по-прежнему много болтал, суетился, взахлеб рассказывал, что в «Сосновом» — это люди, умеют отдыхать, умеют повеселиться, не то что в пропахшем грязью санатории. И ни слова, ни шуточки, которые бы позволили заподозрить в Крошкине хитроумнейшего похитителя ценностей. Да и был ли он им?

Кулагина это уже не интересовало. Все чаще вспоминалось свое отделение, тесный кабинетик с дешевым письменным столом, стоячая вешалка в углу, таблицы на стенах. Сидят там сейчас его ординаторы, не поднимая голов, пишут и в то же время болтают друг с другом, поминают небось не всегда добрым словом доктора Кулагина, считают оставшиеся вольные дни. А что их винить? Если на миг представить себя на их месте... Да, не позавидуешь.

Среди ночи Кулагин явственно услышал голос фельдшера Любы, зовущей его в приемный покой. «Сейчас иду!» — откликнулся он, с трудом преодолевая сон; откинул одеяло и сел.

Тишина была абсолютная. В городе такой не бывает, ибо и ночью город работает. Здесь же слух был как бы выключен, словно посадили в обшитый ватой старый бетонный бункер.

Кулагин пошевелился, скрипнула кровать. За окном пронесся чуть слышный вздох — это порыв ветра качнул верхушки сосен. Андрей Емельянович почувствовал, как пол леденит босые ноги, потер их одна о другую и снова лег. Пора возвращаться. Лошадь должна ходить в упряжке, и, если удастся дожить до пенсионного возраста, пусть даже не пробуют «провожать на заслуженный отдых». Пенсионные лютики-цветочки — это не для него.

Заснуть больше не удалось.

Под утро скрипнула рама, послышалось тяжелое дыхание. Крошкин спрыгнул с окна, сделал шаг вперед, стукнулся об угол стола, чертыхнулся шепотом и замер.

Кулагин зашевелился на кровати и вздохнул.

— Зажгите свет, Егор Петрович, — сказал он усталым голосом. — Я не сплю.

Крошкин щелкнул выключателем, присел на край кровати.

— Сердце? — спросил он участливо. — Может, сбегать позвать дежурную сестру? Или водочки выпьете, у меня в тумбочке есть полбутылки. Говорят, расширяет сосуды.

— Спасибо, Егор Петрович, не надо ничего, — сказал Кулагин. — С сердцем все в порядке. Просто грустно на душе... Вы лучше скажите, как ваши успехи?

— Порядок! — Крошкин сиял. Желтым пламенем вспыхивало золото зубов, галстук сдвинут набок — вид ухарский. — Поря-ядок! — Он встал и сладко потянулся. — Оч-чень милая женщина. Очень! Если бы не некоторые обстоятельства, я бы на такой темпер-р-р-раментной бусе, может быть, даже женился. Вообще-то ничего такого пока не было, дама себя уважает. Да и подруга некоторым образом... препятствовала.

Крошкин разделся, бросил вещи на стул, лег.

— Андрей Емельянович, — сказал он в темноту, — не спите?

— Нет, — ответил Кулагин. — Думаю.

— Хватит думать, док, пустое дело. Прошлого не исправишь, а будущего не угадаешь. Давайте-ка лучше завтра, то есть, вернее, уже сегодня вливайтесь к нам в компанию. Девочки, знаете ли, очень симпатичные. Преферансик можем сообразить, если хотите. Товарищ один есть, с севера приехал. Модник, правда; вы таких, наверное, не уважаете, но — душа парень. На гитаре играет, поет под Высоцкого, а в картах — мастак! Всунул мне сегодня на мизере шесть взяток. Понимаете, у меня в короткой масти одна восьмерка, и вот...

— Простите, — перебил Кулагин. — В картах не разбираюсь. И вообще, видно, свое отгулял. Что-то мысли всякие пошли: больницу вспомнил, как там без меня... Жена чего-то из головы не выходит. Хотел было подарок ей купить, ничего нет в магазине, одни надувные крокодилы. Ну зачем ей крокодил?

Крошкин долго еще ворочался в постели, чертыхался, тарахтел в темноте спичками, курил, но мало-помалу затих.

Когда Кулагин вернулся с утренней пробежки и принялся растирать себя полотенцем, сосед спал с открытым ртом, и в комнате, несмотря на приоткрытое окно, стойко держался запах винного перегара и лука.

Андрей Емельянович уже старательно мылил лицо перед зеркальцем, когда Крошкин, проснувшись, тяжело спустил ноги на пол и, поглаживая лысину, принялся отдуваться с мученическим видом. Вздыхал и охал он довольно долго, однако Кулагин не выказывал сочувствия к нему, мучившемуся с похмелья.

— Сосед, — произнес Крошкин голосом, полным страдания. — Сосед, уважьте несчастного сироту, подкиньте десятку. Отдам перед отъездом.

— Пожалуйста, — откликнулся Кулагин. — О чем разговор. Удивительно...