Поиск-90: Приключения. Фантастика

А ведь в Новом завете — ближайшем духовном источнике эстетики Достоевского — герой не просто герой-идея, он богочеловек, Сын Божий и, следовательно, сверхфакт, сверхреальность. В диалогической линии художественного слова еще у Шекспира призраки и ведьмы — отнюдь не художественный прием, как и не плоды воображения персонажей, а самая доподлинная реальность. Сервантес был первым, кто начал последовательно субъективировать фантастическое, переносить его в сознание человека. У Достоевского голоса романа целиком субъективны. И в этом смысле М. Бахтин был прав, говоря: «В мире Достоевского вообще нет ничего вещного, нет предмета, объекта — есть только субъекты». Но этого недостаточно. Диалогически соотносящиеся субъекты образуют бытийное целое. Сама связь субъектов — полифония Достоевского — бытийна (а не объективна, как замечает в другом месте о ней Бахтин). Таков был итог почти двухтысячелетнего развития жанра — от сверхреальностей Нового завета до полной субъективизации голосов бытийного диалога. Эволюция эта имела известные культурно-исторические причины, психологические же истоки своего метода лучше всего выразил сам Достоевский: «Я скажу вам про себя, что я — дитя века, дитя неверия и сомнения до сих пор и (я знаю это) даже до гробовой крышки. Каких страшных мучений стоила и стоит мне теперь жажда верить, которая тем сильнее в душе моей, чем более во мне доводов противных…» Здесь названы чисто авторские поводы субъективизации у Достоевского бытийных структур, перевода в «фантастический реализм» того, что было некогда предметом и сутью веры.

Так называемая научная фантастика, во многом шедшая на смену традиционным жанрам художественно-философского диалога, начиная с классической утопии-антиутопии, знаменовала изменение в новоевропейском сознании самого характера веры. НФ была рождена из веры в спасающие, благие силы прогресса, конкретно же науку и технику. Конечно, убежденность эта с самого начала исторически сопровождалась сомнениями и даже враждебностью — достаточно напомнить имена Свифта, Руссо, Мэри Шелли, Батлера. Со временем героическое амплуа науки в культуре становилось все более проблематическим и зловещим, а собственно научная фантастика возвращалась к своим жанровым праистокам, переходя в фантастику философскую, в измененный научно-фантастическим реквизитом и проблематикой новый «фантастический реализм». Но, вместе с подобными процессами, от НФ как бы отделилось и отдалялось обусловленное и оправданное верой в науку фактическое начало. До этого в широких слоях общественной психологии образы и «предвидения» научной фантастики помещались где-то на грани вполне возможного, что сильно подогревало интерес к ней, быстро приобретший мировые масштабы. Критика в определенный момент даже склонна стала расценивать НФ как «новую мифологию», ибо границы между фактами и фантазией в этой области действительно почти стерлись. Но когда лучшая часть жанра «вернулась со звезд» и влилась в литературу основного потока, произошла существенная культурная переакцентировка, переосмысление и размежевание всего жанрового спектра НФ. В художественно наиболее значительной своей ветви фантастика вновь стала просто литературой, однако введшей науку и технику в круг старых бытийных проблем. Лишившись квазифактического обоснования, санкционированного наукой, это направление НФ оставило за собой лишь ту меру достоверности, которая всегда отличала подлинное художественное слово. С другой стороны, продолжает процветать стандартизованная НФ, базирующаяся на некритичности широких слоев общественного сознания и апеллирующая к архетипам массового воображения, только обряженным в «научно-технические» условности. На повестку дня в лучшей части НФ вернулись все те вопросы, которые были сформулированы великими религиями Запада и Востока, в особенности христианством. Новейшая социальная проблематика — научно-технологическая, экологическая, политическая и т. д. — лишь придала вечным темам особый излом и непредвидимую ранее катастрофическую реальность общемирового масштаба. Войдя в зону современного апокалипсиса, мировая фантастика и совершила свою очередную внутрижанровую метаморфозу.