— Он рассказывал, как под лёд в детстве провалился, а вы ему помогали вещи у костра сушить, чтобы родители не заругали.
Резнов взглянул на нее, и в его глазах стального оттенка Анна уловила глубоко скрытую тоску.
— Когда-то давно мой брат совершил ошибку, — медленно проговорил Резнов. — Не знаю, рассказывал ли он вам — но он вор. В детстве он вскрывал машины. — Геннадий сделал паузу, словно собираясь с духом. — Я был вынужден посадить его.
Чужая жизнь пронеслась перед внутренним взором Смолиной. Промелькнула, словно ее и не было. Два брата не разлей вода, готовые друг ради друга на все. Две дороги, ведущие в разные стороны. И ошибка, которая разом оборвала эту прочную связь.
— Он грабил честных советских людей, отбирая то, что было нажито огромным трудом, — с презрением произнес Геннадий. — Пока все население страны строило светлое будущее, ваш «лучший человек в мире» его саботировал.
Смолина остановилась.
— И как, построили?
— Что построили? — Резнову тоже пришлось остановиться.
— Ну, лучшее будущее. В котором нет убийств, в котором не пропадают люди, дети не режут себе вены. Получилось?
Резнов хмуро посмотрел ей в глаза, но ничего не ответил.
— Может, теперь получится? — с надрывом произнесла Смолина. — Вам брат мешал, да? Он же саботировал! А вот теперь, когда его не стало — ну вы точно справитесь!
Анна бросила стаканчик с кофе под ноги Резнову-старшему и пошла прочь.
— Он выбрал не ту дорогу, — сказал ей в спину Резнов. — Это его и сгубило.
Анна остановилась.
— Нет, — жестко ответила она. — Он помогал людям, искал пропавших. Он помогал мне, хотя не должен был. Рисковал жизнью.
— Он всегда рисковал. Это у него в крови, — Резнов машинально достал пачку сигарет, сунул одну в рот, потом смял ее и выкинул. — Чертовы сигареты! Кто бы мог подумать — отек легких из-за астмы.
— Это не астма. Его отравили.
Резнов сощурил глаза.
— Мы разворошили осиное гнездо.
— У вас есть доказательства?
— Нет.
Резнов внимательно посмотрел на нее. Анна заглянула в его глаза. То ли от того, что они излучали спокойную уверенность, несмотря на затаенную глубоко внутри печаль, то ли от того, что ее собеседник тоже носил фамилию Резнов — что-то в нем внушало доверие. Анна начала говорить, и говорила долго, а он слушал, не перебивая. Когда она закончила, недопитый кофе в стаканчике Геннадия давно остыл.
Лену выписали из больницы и Анна отвезла ее домой на Пинине. За всю дорогу они не обменялись ни словом. Смолина понимала, что все мосты порушены, и, скорее всего, это последние часы, когда они с Леной вместе.
Как только она остановила машину, Лена тут вышла и, не дожидаясь Смолиной, исчезла в подъезде. Какое-то время Анна сидела, тупо глядя сквозь лобовое стекло на серый мир, потом набрала номер.
— Ало, — глухо произнесла Смолина.
— Анна, что случилось с Леной?!
— Виктор Георгиевич…
— Почему вы не сообщили, что она попала в больницу? Она перерезала себе вены! Это уму непостижимо!
— Нам нужно еще немного времени, — тихо сказал Анна. — Просто дайте мне его. Пожалуйста.
— У вас было достаточно времени, чтобы доказать, что вы худшая из всех приемных родителей, которых я только видел! Анна, так и знайте — я передал дело в суд!
— Виктор Георгиевич…
— Что? Что вы еще хотите мне сказать? Что вы невинная овечка? Я не верю ни единому вашему слову!
В его голосе слышалось наслаждение — наслаждение властью. Анна подумала, что в целом он прав — она никудышная мать и Лену у нее надо забрать. Но в то же время она поняла, что Виктор Георгиевич упивается этим моментом. В его строгом мире правил он с удовольствием тыкал лицом в грязь Смолину, которая эти правила не соблюдала.
— Так что еще вы мне хотите сказать, Анна? — надменно произнес Виктор Георгиевич.
— Я хотела сказать: пошел ты в жопу, козел! — сказала Анна и повесила трубку.
Анна вошла в квартиру, словно тень. Ей не хотелось говорить «я дома», ей не хотелось уже вообще ничего. Ее лес, когда-то зеленеющий дубравами, сейчас лишился всех листьев под напором ледяного ветра. Она разулась и прошла на кухню. В вентиляции натужно гудел ветер. Лена, еще не до конца пришедшая в себя, пыталась поставить чайник. Анна подошла и взяла его из рук девочки, чтобы помочь, но та оттолкнула ее руки и с вызовом взглянула на Смолину.
— И что теперь? Будешь опять орать на меня? Будешь все запрещать?
Безжалостный ветер сорвал последний лист с дерева Анны и бросил на грязный асфальт. Смолина подумала, что сейчас можно бы было устроить скандал. Или попытаться поговорить. Или…
— Лен, делай что хочешь. Ты уже взрослый человек.
Ленка замерла.
— Взрослый? — глухо переспросила она, словно ослышалась.
— Может даже взрослее меня, — Смолина устало опустилась на табуретку. — Я сама еще ребенок, знаешь. И Виктор Георгиевич прав — один ребенок не может воспитывать другого.
Анна налила себе воды и тупо уставилась в кружку. Сил не было даже на то, чтобы сварить кофе.
— И что будет дальше? — осторожно спросила Лена.
— Дальше будет осень. И бесконечный дождь.
— Если меня заберут… — Лена помедлила. — Как ты будешь…
— Жить?
Лена кивнула.