Поиски "Озокерита"

Таня не могла понять ни одного слова из разговора — мешала за-

крытая дверь. А вечером пришли двое. Они раскрыли ей рот и ста-

ли вливать какую-то жидкость. Она проглотила этой жидкости ста-

кан, а может быть, и больше. После этого Тане сделалось немного

лучше, она заснула.

Ночью она услышала сквозь сон, как ее трясут за плечо, открыла глаза и в освещенной электричеством

палате увидела майора Вейстера. Таня застонала и вновь закрыла глаза, но майор не уходил. Он стоял около

кровати и вглядывался в ее лицо.

— Я знаю, что вы не спите, — сказал он тихо. — Не бойтесь меня, выслушайте. Теперь я уже наверняка

знаю, что вы советская разведчица. Я предполагал это и раньше. Был у меня случай наглядно убедиться в этом.

Тогда мне срочно нужен был генерал. Я поехал к нему на квартиру. Там были вы. Я услышал телефонный

звонок в столовой. Мне показалось, что если бы генерал был в столовой, то он взял бы трубку. А коль он не

берет трубку, естественно предположить, что он в другой комнате. Следовательно, трубку должен взять его

адъютант. И я открыл дверь столовой, чтобы войти, но, увидев вас, тут же закрыл дверь… Должен вам сказать,

что вы хорошо выполняли свою роль. Но не за тем пришел я к вам, чтобы сказать это. Слушайте. Мне поручено

сегодня ночью предварительно допросить вас, но я не собираюсь этого делать. Я хочу высказать вам то, что у

меня на душе. — Майор помолчал, собираясь с мыслями. Он сел на кровать, взял Таню за руку. Потом

продолжал: — Вы хотите знать, кто я? Я — коммунист. Я — немец. Я предан Германии и ее народу. Я тяжело

переживаю трагедию немецкого народа, в которую вовлек его фашизм. Но я — интернационалист. Вы простите

меня, фрейлен, что говорю так бессвязно. Тут не место, да и не время для пышных речей, но мне хочется, чтобы

вы поняли меня. — Майор опять замолчал, как бы собираясь с мыслями. — Мне часто вспоминается ваш

великий писатель Лев Толстой, который в одном из своих произведений говорил: как ни стараются люди,

собравшись тысячами на маленьком кусочке земли, топтать эту землю, забивать ее мостовыми, устилать

тротуарами, уничтожать на ней все живое, но земля, обогреваемая весенним солнцем, с энергией неиссякаемой

пробивает камни мостовой зеленой травой… Вот так и наша германская коммунистическая партия. Как ни

стараются гитлеровцы топтать ее, загонять в казематы, истязать ее лучших людей, но она, обогреваемая идеями

коммунизма, впитывая в себя опыт партии большевиков, с энергией несокрушимой дает новые побеги.

Немецкие коммунисты в последние годы работали в тяжелых условиях, но не сложили своего оружия. С

каждым днем крепнут их ряды, с каждым днем все больше становится людей, сочувствующих социализму. Не

удивляйтесь, что я говорю вам это при часовых, которые сидят в соседней комнате. Это мои люди. Я сказал все

это для того, чтобы вы знали, кто я, чтобы вы убедились, что у вас, я имею в виду вашу страну, больше друзей,

нежели врагов. Теперь слушайте дальше. По мере своих сил я помогал вам. И вас лично я постараюсь вырвать

из рук капитана Шмолла. Вами весьма заинтересовалась ставка. Генерал и комендант получили строжайшее

приказание доставить вас в ставку живой. Они, конечно, будут лечить вас, чтобы потом… повесить. Завтра в

двенадцать часов дня за вами приедут из ставки. Вот все, что я хотел сказать вам. Прощайте, желаю вам успеха,

здоровья и счастья.

Майор слегка пожал ее руку и вышел.

До утра Таня не могла уснуть — разные мысли волновали ее. Ей было тяжело, во рту пересохло, очень

хотелось пить, и она напрягала всю свою волю, чтобы не потерять сознания, выдержать до конца. В посещении

майора она усматривала какую-то ловушку, но не была в этом твердо уверена. Иногда ей казалось, что если бы

это было провокацией, то она в речи майора обязательно уловила бы фальшь. Но его слова звучали очень

искренне.

Утром снова пришел тот же врач, молча осмотрел ее, сделал укол в руку и удалился. Час спустя ей

принесли завтрак. Она не открыла глаз, продолжая разыгрывать беспамятство. Ей опять открыли рот и стали

вливать какую-то микстуру.

Около двенадцати часов в палату вошел солдат. Он бегло взглянул на Таню, затем вышел к часовым, о

чем-то поговорил с ними шепотом. Через открытую дверь Таня слышала, как зазвонил телефон, и один из

часовых сказал: “Все хорошо”.

Теперь в палату вошли трое.

— Не кричите, Берта Шлемер, это не поможет, — сказал один из вошедших.

Таню подняли и с возможной осторожностью положили на носилки, накрыли простыней, вынесли из

помещения. На улице стояла санитарная машина. Таню внесли в кузов, где оказались пружинные носилки Ее

переложили на эти носилки — Два солдата сели с ней, третий с шофером, и машина тронулась, постепенно

набирая скорость. Пружинные носилки подкидывали Таню. Один из солдат сдерживал их, стоя на коленях. Таня

напрягала все силы, чтобы не застонать…

Спустя пять минут после того, как отъехала санитарная автомашина, из комендатуры вышел капитан