Поиски"Озокерита"

— Ну, и как же ты, поедешь в Германию? С этими немецкими офицерами?

— Что я, с ума сошла, что мне там делать? Останусь здесь. Я еще молодая. Выйду замуж. Я же в политику не вмешиваюсь. Видишь, в гестапо меня не таскают, и в ГПУ не будут таскать. Что же ты думаешь, я выдам какого советского человека? Скажу, что твой муж был коммунистом, летчиком? Дудки! Я — не дура. Можешь быть спокойна. Я в политику не вмешиваюсь. Я устраиваю свою жизнь, как могу. У меня талант. Мне все равно, чья бы власть ни была. Я в политику не вмешиваюсь.

Клава смотрела на Зину, и думала: как мог вырасти такой урод на земле? Это же уму непостижимо!

Пришли два немца: высокий обер-лейтенант из комендатуры, про которого говорила Зина, он назвал себя Эрихом, и обер-лейтенант из гестапо, назвавшийся Зольдом. Зина поставила на стол вино, закуски. Выпили.

Клава посидела минут тридцать и, сославшись на головную боль, поднялась, чтобы уйти. Оделся и Эрих. Он проводил Клаву до дома. Она любезно пригласила его заходить к ней.

Вскоре два мальчика привезли на салазках Клаве от Ксении швейную машину, потом большой ковер и несколько мягких кресел, и Клава стала иметь отличное ателье. Хозяйка дома, Евдокия Федоровна, была очень рада возвращению Клавы. Она во всем помогала своей нареченной внучке, привела к ней первых заказчиц. Потом стали приходить жены полицейских, чиновников городской управы. Они шили себе платья из награбленного материала.

Заказчиков у Клавы было достаточно. Многим она вынуждена была отказывать. Под видом заказчиц собирались и подпольщики, являлись связные.

В сорок втором году, и особенно в сорок третьем, подпольная организация активизировала свою деятельность, и Клава вся отдалась этой опасной, но нужной работе. Она участвовала во многих операциях вместе с партизанами и с боевыми группами железнодорожников, была отличной связной. В этом ей помогали, сами того не замечая, некоторые ее постоянные заказчицы.

Клава сделала платье жене бургомистра.

— Хорошо сшила, — сказала бургомистерша, примеряя платье.

— Очень рада, что угодила вам, — заискивающе ответила Клава.

Бургомистерша о цене не спрашивала. Очевидно было, что она и не собирается платить за работу. Завернув платье, она села на стул с явным намерением поговорить с Клавой, завязать знакомство.

— Вы местная или приезжая? — спросила бургомистерша.

Клава не сразу поняла, к чему начат этот разговор.

— Я жила в Тифлисе. Отсюда уехала еще маленькой, — ответила Клава.

— А шьете давно?

— С малых лет. Училась специально в Тифлисе.

— Видно, хорошая была у тебя учительница, хорошо шьешь, красиво.

— Учительница у меня была первоклассная. Сама она обучалась в Париже, — сказала Клава.

— Ты такая мастерица, и в Германии не пропадешь.

— К чему это вы говорите? — искренне заволновалась Клава.

— А к тому, что девушек скоро будут отправлять в Германию. Конечно, не всех. Которых и здесь оставят.

Клава поняла, что бургомистерша хочет предложить свою защиту и за это получить бесплатную модистку.

— Если бы вы смогли отстоять меня, чтобы не взяли меня в Германию, я бы вам всю жизнь благодарна была, — попросила Клава.

— Что же, это можно. Это дело в наших руках. — Видно было, что бургомистерше хочется похвастаться своим могуществом.

— В ваших руках большая власть, — подзадоривала ее Клава. — Если только можно, будьте добры, защитите меня, а я вам всю жизнь буду шить бесплатно, что только вы захотите, в первую очередь буду делать, — умоляла Клава.

— Ну, что ж, услуга за услугу. Да ты не бойся, дорогая, все сделаю. Никуда тебя не возьмут.

Так у Клавы завязалась дружба с бургомистершей. Вскоре она же достала Клаве пропуск, с которым Клава могла ходить по городу круглые сутки. Клава часто бывала и на квартире бургомистра. Стала шить не только платья для самой бургомистерши, но и обшивать ее трех маленьких дочек.

К Клаве на квартиру каждую субботу приходил всегда печальный обер-лейтенант Эрих. Эти дни посещения Клава установила сама. Сославшись па то, что в обычные дни у нее очень много работы, она приглашала его только по субботам.

— Оошень гут, — сказал Эрих. И он приходил аккуратно, в одно и то же время. Приносил бутылку вина. Выпивал, курил и смотрел на Клаву. Потом, вежливо распрощавшись, уходил, все такой же грустный.

Очень странный этот немец. Он был в немецком мундире, но не вызывал чувства ненависти.

“Загадочный субъект, — думала Клава. — Что у него на уме? Почему он всегда печальный?”