Поиски пропавшего без вести

Эти две девчонки, по его мнению, должны учиться в школе, играть на компьютере и ходить на курсы иностранных языков, включая и русский. А то говорил Андрей со своими правоверными на дикой смеси из нескольких языков и жестов.

Конечно же эта малышка, что спала, как мертвая, у него под боком, не слишком-то ему нравилась и порой он с тоской вспоминал белокожую блондинку Ольгу, но русских проституток он мог снимать десятками, так что жалеть не о чем. А жениться правоверному пристало только на правоверной, будь та хоть рабыней. Так написано в Коране, и эту книгу Дадахон любит читать Андрею вслух.

Андрей зевнул, встал и вышел из комнаты. Иметь две жены иногда бывает даже полезно. Пока одна дрыхнет с мужем, вторая готовит завтрак.

Молодая женщина, совсем девочка, маленькая и худенькая, напевала на пушту, жаря в казане маленькие шарики дрожжевого теста. По сути, она была просто глазастая персиянка из пушнитов. Андрей познакомился с ее братом в Газе, когда привез им оружие, тяжело раненого, привез его домой, остался у него до самой его смерти и не мог уже не жениться на его сестре.

Она даже ему нравилась, но совершенно не понимала по-арабски, а Андрей никогда не считал себя полиглотом. Арабский и английский, вот и все, чем он мог похвастаться за два года странствий, да и то с большой натяжкой. Язык пушту он осваивал с трудом, понимал его уже сносно, но говорил плохо, едва мог подобрать слова. В этих местах пользовались только разновидностями иранского языка, вобравшего в себя элементы арабского и индийского. Люди здесь жили одной расы, говорили на похожих языках, молились одному богу, но при встрече готовы были перерезать друг другу горло.

Медина, мешая шумовкой в казане, доставала оттуда жаренные раздутые подушечки, кидала на ляган и бросала в казан новые комочки сладкого теста.

Андрей обхватил ее сзади за плечи, свободной рукой тянясь к лягану. Обжегшись, он сунул испачканные в масле пальцы в рот, сжал смеющуюся Медину крепче и потащил в рот ее сахарные губы, что были значительно холоднее.

— Осторожно, мой муж, — сквозь детский смех проговорила она. — Идите к молодой жене.

Она легонько оттолкнула его, придерживая, однако, второй рукой.

— Когда ты состаришься, — проговорил, оторвавшись, Андрей, оглядел кухню, взял закупоренную банку «колы», вскрыл ее и стал пить прямо из отверстия, обливаясь и захлебываясь пеной. И у него вдруг кольнуло сердце от воспоминания о брате. Он, словно глазами, увидел, как тот, еще мальчишкой, пьет вечную «колу», так же, из банки и захлебывается.

От неожиданности он поперхнулся, сильно закашлялся и, облившись, оторвался от банки.

— Аллах милостивый, милосердный, — Медина стала стучать мужа по спине, и тот с готовностью повернулся, задохнувшись до слез. — Кто-то вас плохо вспоминает, муж мой.

— Многие, — Андрей отдышался, вытер ладонью слезы и поставил банку на стол. — Что, Дадахон еще спит?

— На его половине тихо, — Медина снова повернулась к плите, торопливо мешая надувшиеся шарики.

— Пойду, посмотрю.

Андрей вышел.

Его покровитель, и теперь — родственник, напившись вчера, остался у него ночевать и, видимо, уже проснулся, потому что за закрытой дверью Андрей услышал какое-то движение. Дом у него был не бедный, даже в коридорах, на деревянном полу были постелены ковровые дорожки, и он, волоча ноги в шлепанцах, споткнулся, запутавшись в их крае. Стены и потолок в его доме украшала лепка с национальным орнаментом, вид которой уже надоел ему до чертиков. В который раз матюгнувшись на нее, он наконец постучал в дорогую резную дверь, скорее предупреждая, чем спрашивая разрешения войти. Там внутри что-то ответили, и Андрей распахнул дверь, как всегда, небрежный в движениях.

— Доброе утро, отец, — сказал он, глядя, как мужчина на койке зевает и чешется.

— Утро доброе, сынок, — привставая и обнимаясь с Андреем, ответил Дадахон. Снова сем на койку, он вздохнул. — Мы пропустили утреннюю молитву.

Дадахон говорил с Андреем по-арабски, гордясь тем, что жил какое-то время в Палестине и воевал с израильтянами.

— После вчерашнего-то…

— Да, богу было угодно, чтобы мы веселились.

— Да уж. До сих пор голова гудит.

— Присядь, сынок.

Андрей сел в кресло напротив и в который раз подумал, до чего же этот человек похож на обыкновенного тюремного пахана.

— Аллах отнял у меня трех сыновей, чтобы дать мне четвертого — тебя, — проговорил тот, садясь на койке. — И я люблю тебя полным сердцем. Ты стал частью моей печени.

Он был очень смуглый, с монголоидными, припухшими веками, скрывающими тусклые покрасневшие глаза, толстый, лысеющий и седеющий. Усы и борода его приобрели сивый цвет.

Андрей сам не брился, когда жил дома и старался во всем подражать местным.

— И мне жаль говорить тебе неприятное.

— Что еще?

Дадахон улыбнулся на его реплику.

— Ты должен поехать в Порт-Саид. Прямо сегодня. Самолет в 12 часов дня. Там купишь у Ирландца партию по договору и отвезешь в Газу. Шейх платит вдвое. Я понимаю, сынок, у тебя произошло такое событие.

— Я поеду, Дадахон.

— Вот за это я и люблю тебя, сынок. Только будь осторожнее. Евреи прочесывают внешние воды.